Михаил Михеев - Заморский вояж

Гальдер посмотрел на них со странным выражением. Бешенство, жалость, еще что-то. Эмоций хватило бы на небольшой атомный взрыв. И все же он справился с ними, загнал куда-то в глубь себя и заговорил. А Колесников слушал и офигевал.

Оказывается, Гальдер начал подозревать его давно, с того самого момента, как адмирал Лютьенс неожиданно для всех прыгнул с мостика в политику и не только не утонул, но и, шустро работая локтями, ужом залез на самый верх. Однако окончательно подозрения оформились в тот момент, когда генерал-полковник увидел его, спорящего с Жуковым по-русски, и утвердились после совместного распития ими водки. Затем он провел кое-какой анализ и пришел к выводу, что действия Лютьенса, в том числе и вся эта война, на руку, в первую очередь, СССР. И что переговоры с русскими, причем лично со Сталиным, адмирал всегда вел сам, старательно никого до них не подпуская. Ну и еще кое-что по мелочи.

Вот ведь зараза, лихорадочно думал Колесников, с трудом сохраняя благостное выражение лица. Из ничего, из обрывочных, а порой и вовсе не относящихся к делу сведений ухитрился сделать не только логичный, но и правильный вывод. Однако прежде, чем он сформулировал хоть какой-то ответ, из своего кресла выбрался Геринг. Жестом приказал Гальдеру заткнуться, вздохнул и сказал:

– Знаете, Франц, я всегда считал вас умнее. Любой дурак понимает, что Гюнтер моряк, обошел полсвета и бывал в разных странах. С такой жизнью не два – двадцать два языка выучишь. А когда у тебя… жена русская, еще и до совершенства доведешь. В отличие от вас, он воюет за Германию. Постоянно воюет и побеждает, причем не из кабинета, а рискуя собственной шкурой. С русскими мы сотрудничаем взаимовыгодно, просто потому, что вместе можем больше, чем по отдельности, и переговоры адмирал ведет сам потому, что вы, к примеру, уже доказали свою несостоятельность. Даже с собственным коллегой договориться не смогли. Позор! Кроме того, и это главное, русские не могут дать Лютьенсу более того, что он уже добился. Я мог бы и дальше продолжать, но не вижу смысла, потому как знаю истинные мотивы происходящего.

– Истинные мотивы? – заинтересованно спросил Роммель.

– Именно так. Видите ли, господа, наш дорогой генерал-полковник – лис хитрый, куда там тебе, Эрвин. И уже несколько лет Франц и еще некоторые из его круга плетут заговор. Вначале против фюрера, но он погиб, начались облавы, и они присмирели. А теперь снова решили попытать счастья. У одного из спутников нашего уважаемого начальника Генерального Штаба, не знаю только, у кого, при себе микрофон. Франц провоцирует скандал, начинается хватание за оружие, стрельба, и все мы случайно погибаем. А у них объясняющая все запись и, для закрепления эффекта, полтысячи солдат в пяти минутах езды. Только вот одного вы не учли. В любом заговоре можно, при желании, найти предателя. И не стоит дергаться, ваши люди блокированы. Им ничего не будет, они всего лишь выполняли приказ, а с вами стоит поговорить особо…

Закончить фразу Геринг не успел. Один из спутников Гальдера вскинул пистолет, и тотчас же загремели выстрелы. Генерал рухнул, будто его переломили пополам, остальных раскидало в стороны, и через секунду в кабинете было не протолкнуться от охраны.

– Уберите… это, – Геринг дернул подбородком в сторону убитых, повернулся к собеседникам. – Гюнтер, Эрвин, прошу меня извинить, что не предупредил, но этот заговор надо было давить, пока они и впрямь чего-нибудь не наворотили, а момент очень удачный получился.

Колесников лишь уважительно кивнул в ответ. Вот так, считал себя самым умным? А толстяк, как выяснилось, превосходит тебя по всем статьям. Опыт не пропьешь. И еще Колесников вдруг понял, что впервые с момента своего появления в этом времени остался жив не благодаря своим личным качествам, а всего лишь из-за слепой удачи. Это пугало и заставляло действовать как можно быстрее, чтобы у истории уже не осталось пути назад.

То, что американские города по ночам активно бомбили, стало для американцев уже делом привычным. Тем более, бомбы все же старались сыпать на промышленные районы, а не на мирное население. Русские летчики – изначально, немецкие – после того, как Лютьенс стукнул кулаком по столу. Геринга он к тому моменту уже убедил, что не стоит зря настраивать против себя местное население и разрушать инфраструктуру, которой потом самим же, возможно, и пользоваться.

Для генералов как раз кулак перед носом и оказался самым понятным и убедительным аргументом. Они прониклись, вняли и отдали соответствующие приказы. В результате, бомбежки продолжились, но сместились в сторону военных объектов, поэтому жилые кварталы жили почти мирной жизнью. И эта ночь ничем не отличалась вначале от других.

Часто-часто грохотали зенитки – их установили много, хотя и довольно бестолково. В первое время еще и огонь толком организовать не могли, но сейчас вроде бы набрались опыта, приноровились и не столько пытались сбить чужие самолеты, сколько загоняли на большую высоту, делая бомбометание практически неприцельным и сравнительно малоэффективным. Получалось это у американцев уже вполне неплохо.

Там же, в высоте, крутилась отчаянная карусель. Ночные истребители американцев пытались прорваться к бомбардировщикам, их коллеги из люфтваффе и Отдельной дивизии ночных истребителей имени товарища Чкалова активно препятствовали этому. С той и с другой стороны летчики были опытные, качественной довоенной выучки, а бомбардировщики и вовсе лупили по всему, что к ним приближалось. Так что веселье наверху творилось еще то, хотя сбитых в таком сумбурном бою с обеих сторон всегда оказывалось немного.

Но было этой ночью и еще одно отличие, вначале никем не замеченное. Две группы самолетов одна в начале налета, другая под конец, отделились от основных сил и медленно прошли над жилыми кварталами Филадельфии, чтобы растаять в ночи. Первая, состоящая из десятка Ли-2, они же в девичестве «Дуглас-Дакота», шла с большим отрывом, вторая, почти в полсотни самолетов, на цель заходила куда медленней. Впрочем, эти самолеты и не торопились. Медленно они шли еще и потому, что каждый тащил за собой по паре здоровенных планеров, делавших и без того низкую скорость и неважную маневренность самолетов просто убогими.

В идущем головным первой группы самолете высоченный полковник сидел, опершись спиной на жесткий фюзеляж, и, казалось, спокойно дремал. Но это лишь казалось, на самом же деле он в очередной раз прокручивал в голове то, что предстояло сделать. Очень много, очень тяжело – но ничего, в принципе, невозможного. Высадиться, захватить плацдарм, обеспечить условия для посадки планеров, после чего провести операцию по блокированию дорог. Далее по обстоятельствам, проработаны были различные варианты.