Андрей Гончаров - Два выстрела во втором антракте

— Ну да, вроде того, — сказала Настя, вновь принимаясь за уборку. — Я всех не помню. Один — какой-то главноуправляющий… или главносчитающий… в общем, землей ведает. Следит, чтобы вся у помещиков осталась, крестьянам ни в коем случае ничего не перепало.

— А фамилия его, случайно, не Кривошеин?

— Точно, Кривошеин! Ну, вот я и убралась, теперь не стыдно мужа встретить. А может, и с гостем, — сказал Настя, убирая ведро. — Может, и товарищ Емельян опять придет.

— Выходит, они вдвоем на акцию пойдут? А остальные что же? — допытывался Ваня.

— Не хочет он никого из организации брать, — объяснила Настя. — «Предатель у нас завелся, — говорит. — Может все дело провалить». Хочет взять только Емельяна — а еще тебя. Тебе он доверяет.

— Значит, говорит, предатель завелся… — повторил Ваня вслед за ней. Видимо, в этот момент он на какую-то долю секунды утратил контроль за своим лицом, и оно выразило что-то такое, чего выражать ни в коем случае не следовало. Поняв свою ошибку, он снова придал лицу прежнее простодушное, слегка озабоченное выражение; но было поздно. Настя так и впилась глазами в его лицо.

— А чего это ты так сказал, Ванечка? — спросила она ласково. — Насчет предателя — чего это ты выразил? Чего подумал?

— Я? — Ваня постарался изобразить крайнюю степень изумления. — Ничего я не думал!

— Думал, думал! — сказала женщина протяжно; пропела, а не сказала. Все так же, не отрывая глаз от лица Вани, она придвинулась ближе к нему, встала почти вплотную.

— Я забыла совсем, что ты у нас навроде гадалки, — продолжала хозяйка. — Сквозь землю видишь, тайны разгадываешь. Ну, и какую такую тайну ты про нас загадал? Что вызнал? Ты ведь не случайно сегодня пришел, правда, Ваня? Не случайно?

— Ну да… то есть нет… — забормотал он. Но уже видел по ее глазам, что она обо всем догадалась, что он разоблачен. И тогда, не в силах больше врать и оправдываться — да и с чего? — он выпалил:

— Да, догадался! Я тогда на собрании все сразу понял, как только ты говорить начала! Это ты всех сдаешь! Начала с маленького такого рыжего мужичка, Николаем его звали, он тебе почему-то лично неприятен был; потом еще одного, потом сразу двоих… Всего восемь человек на твоей совести. И мечтаешь ты только об одном: чтобы твой Всеволод бросил все эти революционные глупости и зажили вы тихо и счастливо. Тебе ведь в полиции это обещали, верно? Что заживете мирно и счастливо?

— Да, это! — улыбаясь, произнесла ему прямо в лицо Настя. Никакого испуга в ее лице не было; наоборот, светилось какое-то торжество; она не говорила, а словно выпевала слова. — Прощение для Севы обещали, полное прощение. И деньги — столько, что на домик хватит, да еще с обстановкой! А вы что мне можете обещать со своей революцией? Сколько я с Севой живу, только и слышу: «грядущее избавление», «будущее общество»… Ну, и что проку мне от этого грядущего общества? Или моему ребенку? А мне сейчас счастья хочется, понимаешь ты?!

— Это я как раз понимаю, — заверил ее Ваня. — Я только одного не могу понять: как же ты сейчас, с такими твоими планами, отпускаешь мужа на эту акцию? Ведь это убийство! За него никакого прощения не будет, за него виселица положена!

— Вот тут ты ошибаешься, Ванечка! — пропела Настя. — Все совсем наоборот обстоит! Я ведь почему на все эти бомбы-револьверы у нас в доме спокойно смотрю? Потому что на это команда дана! С самого верха!

— С какого верха? Ты же говорила, что твоему мужу эту мысль Емельян Пугачев подсказал!

— Верно, Ванечка, Емельян. А кто таков этот Емельян, знаешь? Думаешь, такой же малахольный подпольщик, как наши максималисты? Нет, тут другое. Я, когда в последний раз на Александровскую улицу ходила, в управление, там его и встретила!

— Кого? — не понял Ваня.

— Да Емельяна! Он у господина капитана в кабинете сидел, и они разговаривали — прямо как друзья. Я, как увидела, не знала, что и думать. А господин капитан меня успокоили. Говорят: «Ты, Анастасия, не бойся. Этот господин, которого ты знаешь под именем Емельян, — наш человек. Причем лицо весьма значительное. Так что ты его деятельности препятствовать не должна. Вот выполнят они свое задание — и тогда все твои тревоги закончатся». Вот оно как, Ванечка!

— Выходит, Емельян — вовсе не подпольщик… — размышлял вслух Ваня. — Хотя и верно, чего удивляться, Углов ведь говорил…

— Какой Углов? — насторожилась Настя. — Еще один из ваших «товарищей»? Хотя черт с ним. Я ведь тебе почему все открыла? Потому что показать хотела, что я тебя не боюсь вот нисколечко!

И она, сложив пальцы, отмерила крошечный кусочек ногтя — показала, как мало боится.

— А решишь Севе сказать — я найду, чем тебе рот закрыть, — пригрозила она. — Ничего у тебя не выйдет. Попробуешь — самому хуже будет!

— Да не собирался я ничего говорить! — воскликнул Ваня. — За ребенка твоего боялся, его жалко было. Это ты сама все начала! Ты…

Он остановился на полуслове — слышно было, как стукнула входная дверь. Затем послышался глуховатый голос Всеволода:

— Ого, а у нас гости? Кто это там?

И в следующую минуту Романов появился в дверях кухни.

— А, Ваня! — обрадованно сказал он. — Легок на помине! Я тут как раз к тебе идти собирался. Ты мне для одного важного дела нужен. Мне…

Тут он вдруг запнулся и внимательнее посмотрел на взволнованное лицо Вани и раскрасневшееся — своей жены. Какое-то неясное подозрение, как видно, родилось в его голове. Если бы в тот момент Ваня нашел нужные слова, чтобы это подозрение рассеять, то все бы, возможно, обошлось. Но ему, как нарочно, ни одно подходящее слово в голову не приходило. Ну ни одно!

Между тем Настя истолковала молчание «гадалки» по-своему. Она, видимо, решила, что Ваня собрался-таки разоблачить ее перед мужем и просто не знает, как начать. И тогда она сама решила сделать первый ход, сыграть на опережение.

— Нельзя тебе, Сева, его для дела использовать, — заявила она. — Подвести может. Потому как у него совсем другое на уме.

— Другое? Ты о чем? — спросил Романов.

— Да о том же, о том! Ты, я вижу, и сам обо всем догадался! — заявила Настя. — Подвел тебя приезжий друг, ох как подвел! Видать, он там, в Киеве, по бабам изголодался! Никакая ему, заморышу, не давала! Так он не посмотрел на мой живот, не помешал он ему — приставать ко мне начал! Я уж и не знала, как отбиться!

— Вот ты, значит, как! — вскричал Романов, надвигаясь на Ваню. — Вон какие у тебя особые таланты! А я смотрю — что это рожа у тебя какая-то смущенная, словно рубль украл? А ты вон чего! Да я тебя…

И хозяин квартиры, не тратя больше время на разговоры, кинулся на обидчика, схватил его за воротник пиджака и стал душить. Сила у него была медвежья; Ваня чувствовал, что воротник сжал ему горло, что ему нечем дышать. Из последних сил он рванулся — не надеясь освободиться, вообще ни на что не надеясь и не рассчитывая, а просто инстинктивно, как повешенный хватается за петлю, надеясь ее ослабить.