Андрей Гончаров - Два выстрела во втором антракте

В ее голосе слышалась неприкрытая издевка.

— Да и провожать меня, по большому счету, тоже не нужно, — продолжала Маша. — Центр Петербурга — место вполне безопасное, это не дремучий лес. Просто мне действительно хотелось с вами побеседовать.

— О чем же? — спросил Дружинин. Они шли, огибая Михайловский сад; слева шумели невидимые в темноте деревья, впереди светились фонари пустынной в это время Садовой.

— О вас, — просто ответила Маша. — Вы необычный человек, господин инженер. Мне хотелось бы разобраться.

— Что же во мне такого необычного? — пожал плечами Дружинин.

— Да хотя бы ваш интерес к поэзии. Ни за что бы не поверила, что могу увидеть вас в «Бродячей собаке»! В опере или в театре — да; отец и люди его круга считают правильным изредка посещать оперу. Но интересоваться новой поэзией — никогда! А еще люди из окружения моего отца не разбираются в технике, они чужды всяким новшествам. Так что вы в этом кругу — настоящая белая ворона!

— А вы, я вижу, не слишком одобряете своего батюшку и его друзей, — заметил Дружинин.

— Не одобряю — это мягко сказано. Я их ненавижу! Но при этом отца своего — люблю. Это моя драма! Папа — храбрый человек, настоящий военный. А какой он отец, какой любящий муж! Поэтому я разрываюсь в отношении него между любовью и ненавистью. Но что касается людей из его кружка — тут у меня никаких сомнений нет. Это люди, которые поставили своей целью сохранить Россию отсталой. Сохранить в ней все самое обветшалое, самое отжившее: самодержавие, исключительные права помещиков, черту оседлости для евреев, сословия… Причем они делают это не из каких-то идейных соображений, а просто потому, что так им удобнее сохранить свое богатство. Они понимают, что в новой, развивающейся России они будут никому не нужны, вот и стараются!

Произнося эту тираду, Маша раскраснелась, глаза ее горели, все лицо дышало жизнью; она была чудо как хороша; Дружинин, искоса посматривая на свою спутницу, невольно залюбовался.

— Вы, наверно, хорошо изучили это отцовское окружение, раз так уверенно о нем судите, — заметил инженер.

— Еще бы не изучила! Почти каждую неделю собираются. Тут у них что-то вроде клуба. Хотя, я подозреваю, иногда встречаются не только у нас, но и у кого-то еще.

— А кто входит в это окружение? Из слов вашего отца я понял, что у него есть единомышленники, но он никого не назвал…

— А зачем вам их знать? — спросила Маша и вдруг остановилась; Дружинин невольно тоже встал. Теперь они стояли напротив один другого, и девушка пристально смотрела в глаза инженера.

— Зачем вам понадобилось завоевать доверие отца? — продолжала допрашивать Маша. — Я слышала, как вы умело ему поддакивали там, в кабинете. Уже стали для него своим человеком! Кто вы такой на самом деле? Из какой-нибудь особо тайной полиции? Отвечайте!

И не успел Дружинин и глазом моргнуть, как перед его лицом очутился маленький серебристый револьвер; как видно, девушка извлекла его из рукава пальто.

— Отвечайте, господин ищейка, или я прострелю ваш чистенький лобик! — процедила Маша. — И не сомневайтесь: силы духа у меня для этого хватит!

— Чтобы говорить так уверенно, надо иметь некоторый опыт, — заметил Дружинин. — Хотя бы небольшой. Позвольте узнать: вам кого-то уже приходилось ликвидировать таким образом?

— Нет, пока не приходилось! — отвечала Маша. — Но надо же когда-то начинать. Вот начну с вас. Так что ответить вам придется, или унесете ваши тайны на тот свет. Повторяю: кто вы такой? Зачем вошли в доверие к моему отцу? Вы такой же, как они, или, может, у вас свой кружок, который хочет оказаться поближе к трону?

— Хорошо, я отвечу, — сказал Дружинин; по тону, каким говорила девушка, он понял, что ее слова — не пустая угроза и она действительно способна выстрелить. — Нет, я не такой же, как ваш отец. Его взгляды мне так же противны, как и вам. И я не принадлежу к другому кружку претендентов на власть. Наоборот: я хочу всех таких властолюбцев разоблачить. Обезвредить тех, кто убил премьера Столыпина.

— Столыпина? — удивилась Маша. — А он здесь при чем? Такой же сатрап, как друзья отца, только умнее. Если вы за Столыпина, значит, из полиции?

— Нет, уверяю вас, я не имею отношения ни к полиции, ни к жандармам Российской империи, — отвечал Дружинин. — Я и мои друзья (а у меня есть друзья) хотим разоблачить убийц премьера… ну, скажем, из любви к истине. Нам не нравится ложь, которая окружает это убийство. Можете считать нас группой правдоискателей. Скажите, Маша, а вы сами — из какой группы? Ведь вы тоже не сама по себе?

— Вообще-то здесь вопросы задаю я, — заявила Маша.

— Это почему же? — полюбопытствовал инженер.

— Потому что у меня оружие! — гордо ответила девушка. — А значит, я сильнее.

— Вот тут вы сильно заблуждаетесь, — сказал Дружинин.

Он сделал отвлекающее движение левой рукой, а правой в это время быстро и крепко взял девушку за кисть; блестящий револьвер упал на мостовую. Дружинин подобрал его и внимательно рассмотрел.

— Французская марка, — заметил он с видом знатока. — И сделан совсем недавно, в 1910-м. Увлекаетесь оружием, мадмуазель?

— Отдайте! — потребовала Маша, потирая кисть.

— Не раньше, чем вы ответите на мой вопрос, — сказал Дружинин. — Кроме того, мне не нравится, когда меня хотят убить. Не доставляет удовольствия, знаете.

— А вы храбрый, — заметила девушка, глядя на инженера с непонятным выражением. — И вовсе я не хотела вас убить. Мне надо было узнать, кто вы такой и кого представляете.

— И как, удовлетворили свое любопытство?

— Отчасти. Группа правдоискателей… Как-то по-детски звучит. Но главное я поняла: вы не из полиции. Может, вы тоже какой-то революционер?

— Ну, можно сказать и так, — согласился Дружинин. — Да, с точки зрения существующего порядка, с точки зрения вашего отца я — безусловно, революционер. Но вы сказали «тоже» и тем окончательно себя выдали. Давайте, договаривайте остальное.

— А так ли оно важно, это остальное? — сказала Маша и шагнула ближе к инженеру. — Главное — ты не с ними, не с этими гадами. Это было бы ужасно неправильно: такой красивый, такой интересный — и с ними… А раз нет…

И она крепко обняла шею инженера и чуть нагнула его голову к себе — так, чтобы их губы смогли встретиться…

«Сейчас… сейчас он меня догонит… — Одна мысль билась в сознании убегающего Вани. — Даже вон до того угла не добегу… Может, самому остановиться? Попробовать убедить, что все ложь? Нет, он не послушает… Но почему он не стреляет? Ах, да, у него же револьвер на кухне остался, разобранный. Да и не нужен ему револьвер. Он и так меня забьет, руками… Но кто это там на углу? Прохожий? Надо ему крикнуть…»