Андрей Гончаров - Два выстрела во втором антракте

— Правильно! Они путают следы, они скрываются. И тут мы приходим ко второму выводу, который можно сделать уже сейчас. Революционные круги не имеют никакого отношения к убийству Петра Столыпина. Недаром ни одна партия не взяла на себя ответственность за это покушение. А ведь ни эсеры, ни анархисты так не поступают. Наоборот — они всегда с гордостью сообщают, что именно они казнили очередного «сатрапа». А тут молчок. Почему?

— Потому что сделано их руками, но замысел чужой, — сказал Ваня. — Да, мне об этом еще Наливайченко в Киеве говорил.

— А мне — Маша, а потом еще Леонтьев, — поддержал его Дружинин.

— Вот, и это будет наш второй вывод, — сказал Углов. — А третий мы можем сделать из сведений, которые Игорь принес от Мосолова. Это, пожалуй, самая ценная наша добыча. Мы узнали, что Александр Кривошеин был прав: начальник дворцовой канцелярии Мосолов принадлежит к числу врагов Столыпина. И эта вражда — совсем не личная, не случайная. Она не закончилась с гибелью премьера. Генерал Мосолов попросил Игоря фактически организовать слежку за Кривошеиным и Гурко. Возникает вопрос: это Мосолов организовал убийство премьера или есть и другие фигуры? Ты, Игорь, как думаешь?

— Мне кажется, есть и другие, — отвечал Дружинин. — Фактически Мосолов мне в этом признался, когда говорил, что есть другие «замечательные люди». И потом… мне еще другие сказали.

— Другие? — Углов удивленно поднял брови. — Это кто же?

— Ну… у меня появился еще один помощник, — отвечал инженер, потупившись. — Кажется, появился. Твердо она ничего не обещала…

— Так кто же эта таинственная «она»? — настаивал майор.

— Маша, дочь Мосолова, — неохотно признался Дружинин. — Так получилось, что мы с ней лучше познакомились… у нас оказались общие интересы…

— Вот как? — с непонятной интонацией произнес Углов. — Что ж, это может оказаться полезным. Хотя чревато всякими неожиданными последствиями — думаю, ты сам это понимаешь.

— Я понимаю, — с готовностью кивнул Дружинин. — Так вот, Маша говорила, что у отца регулярно собираются люди, обсуждают государственные дела.

— А что за люди, твоя новая помощница не сказала?

— Почему же, сказала. По ее словам, чаще других бывают комендант Зимнего дворца Воейков и его тесть, министр двора Фредерикс.

— Ну, как же, конечно, Фредерикс! — воскликнул Углов. — То-то эта старая лиса не захотела со мной сегодня встречаться, больным сказался. А я побоялся настоять на встрече — сами понимаете, документы у меня липовые, полномочия выдуманные.

— Думаю, мы ничего не потеряли оттого, что ты не встретился с Фредериксом, — сказал Дружинин. — По словам Маши, остальные участники собраний министра двора не уважают, считают человеком недалеким, а проще говоря — дураком.

— Может быть. Но кто эти «остальные»?

— Так, Воейкова я назвал… Еще бывают обер-гофмаршал граф Бенкендорф, генерал-майор Граббе, Нарышкин…

— А Спиридович?

— Нет, — покачал головой Дружинин, — Спиридовича она там не видела.

— И что же объединяет всех этих почтенных господ?

— Прежде всего — искренняя ненависть к любым переменам. Они не хотят менять в государственном устройстве абсолютно ничего. Все новшества кажутся им подозрительными. И не только политические — Дума, партии, свободная пресса. Как выразилась Маша, они «исходят ядом» и по поводу предложений о переходе России на метрическую систему мер, о сокращении алфавита, о реформе календаря… И уж конечно, у них вызывала ненависть вся деятельность Столыпина, особенно разрушение общины. «Ты бы слышал, — рассказывала мне Маша, — с каким придыханием все эти графы и министры говорят об общине! Словно сами на общинном выгоне коров пасли!»

— Хорошо выражается твоя помощница! — заметил Углов. — А она, стало быть, их разговоры регулярно подслушивает?

— Да, слушает.

— Это что — ради общего развития? Или чтобы донести на папеньку в полицию?

— Ни то, ни другое, — отвечал Дружинин. — Маша следит за отцом по заданию партии.

— Какой же?

— Партии эсеров, разумеется. В ее понимании, в России в настоящее время есть только одна серьезная партия — та, которую возглавляют Чернов и Гоц.

— Интересный расклад, — заметил Углов. — Мы начали наше расследование с эсеров и опять к ним вернулись. Впрочем, это неважно. А важно вот что: у нас появилась возможность проникнуть в ряды заговорщиков. Надо ею воспользоваться. Мы должны понять, как возник этот заговор против Столыпина, как он созрел, каков его механизм. Например, какую роль в этом играет некий господин Стрекало? Он простой исполнитель или участник заговора? И потом — кто является вдохновителем, руководителем этой группы? Мосолов или кто-то другой?

— Вы простите, что я влезаю, — неожиданно подал голос Ваня, который на совещаниях обычно молчал. — Но у меня такой вопрос: а есть ли вообще заговор?

— Что ты хочешь сказать? — повернулся к нему Дружинин. — Как же может не быть заговора, когда мы обнаружили группу людей, которые готовили убийство Столыпина? Которые продолжают регулярно собираться и преследовать соратников премьера?

— Ну да, все верно, они собираются, совещаются. Но заговор — это нечто, происходящее втайне от власти. А может, эти люди от власти вовсе не таятся?

Углов и Дружинин переглянулись.

— Ты хочешь сказать, что заговорщики действовали с благословения самого царя? — спросил Углов. — Что Столыпина, так сказать, убил сам Николай?

— Ну да! — воскликнул Ваня. — Помните, нам еще там, перед отправкой Григорий Соломонович рассказывал, что Николай проявил странное безразличие к смерти Столыпина? И на похороны не остался… Если он был в курсе заговора, тогда понятно, почему охрана была так плохо организована и почему Богров револьвер в театр пронес. Все сходится!

— Нет, не все! — заявил Дружинин. — Если царь был так недоволен деятельностью Столыпина, так зачем огород городить, зачем убивать? Отправил премьера в отставку — и все дела. Пускай едет к себе в Саратов цветочки сажать. И Кривошеина не надо убивать — тоже на покой отправить. А ведь в реальности его никуда не отправили, наоборот — поставили руководить экономической политикой правительства. А что Николай на похороны Столыпина в Киеве не остался, так он искренне считал себя выше всех; нечего ему, самодержцу, стоять у гроба какого-то бывшего премьера. Так что ты, Ваня, ошибаешься: заговор есть, он существует!

— Молодец, Игорь, все правильно разложил, — сказал Углов. — А то я тоже как-то… усомнился. Да, заговор существует, и нам надо в нем разобраться. Все как я говорил: состав, устройство, механизм действия, мотивы участников, лидер… А кроме того, надо выяснить, нет ли здесь заграничного влияния. Есть у меня подозрение, что оно существует. Ведь известно, какую роль спустя несколько лет будет играть английский посол в убийстве Распутина. В общем, наше расследование вступило в решающую фазу. И основная тяжесть в данный момент будет лежать на тебе, Игорь. Так уж получилось, что ты ближе всех подобрался к заговорщикам.