Андрей Гончаров - Два выстрела во втором антракте

— Конечно, такое может случиться, — согласился швейцар. — Только как-то не верится. Что я, игроков в своей жизни не видел? Игроки — они люди солидные, с понятием. А эти… Я же говорю — не поймешь что!

— Скажи, а вот этот человек не ходил в гости к вашему Евгению? — спросил Дружинин, протягивая швейцару фотографию Богрова.

Бывший унтер только раз глянул на изображение и уверенно сказал:

— Как же, знакомая личность. Не раз тут бывал.

— А в последний раз когда ты его видел?

— В последний раз… — Швейцар задумался. — Неделя, пожалуй, прошла. Да, ровно неделю назад был.

— Так… — медленно произнес капитан, пряча карточку. В нем поднимался азарт охотника, нашедшего свежий след зверя. Выходило, что убийца Столыпина был у руководителя киевских анархистов прямо накануне покушения. Не здесь ли он получил свое задание? Если так, то расследование не займет много времени.

— Ну, пойду знакомиться с этим вашим Евгением, — сказал Дружинин. — А ты, Свешников, не спи — можешь понадобиться при аресте.

И, дав такое напутствие, стал подниматься на пятый этаж. До третьего этажа лестница была пологой и выстлана ковровой дорожкой, затем стала круче, и там были одни только голые ступени. «Нет, небогато глава киевской анархии живет, небогато», — заключил Дружинин.

Поднявшись на пятый этаж, покрутил головой, повернул направо. У двери с номером 512 остановился. Из-под двери в коридор падала тонкая полоска света: жилец не спал. Об этом же говорил и явственный запах хорошего табака, тянувший из-за двери.

Капитан постучал. Свет под дверью стал глуше, как будто там лампу прикрутили; послышались шаги, и голос с той стороны двери тихо спросил:

— Кто?

Еще по дороге сюда капитан Дружинин решил, что можно будет использовать старую легенду, только слегка ее видоизменив. Поэтому ответил так:

— Меня зовут Борис! Я только что прибыл из Женевы, от Кропоткина. Петр Алексеевич просил передать вам устное послание.

— От Кропоткина, говорите? — сказали за дверью. — Таким гостям мы всегда рады… всегда…

Дверь распахнулась, и Дружинин шагнул внутрь. Шагнул — и увидел дуло «маузера», смотревшее ему прямо в лоб. Потом разглядел и человека, державшего «маузер». Это был среднего роста молодой человек в бархатной куртке с гладко зачесанными волосами, тонкими усиками и неестественно бледным лицом. Углы рта у него все время дергались, словно он хотел улыбнуться, да не решался.

— От Кропоткина, значит? — повторил хозяин квартиры. — А может, от покойного Бакунина? Или от генерала Спиридовича? Ну-ка, товарищ Борис, давайте поднимем руки… Вот так… Теперь я закрою дверь, и мы поговорим. Сядем, что называется, рядком и поговорим ладком…

Он находился в каком-то взвинченном состоянии, все время себя подстегивал, старался взвинтить еще сильнее. А револьвер в его руке твердо смотрел все так же в лоб ночному гостю. В этих условиях успешными могли быть две тактики: или чем-то отвлечь Женьку-Маузера и выбить у него оружие, или держаться как можно спокойнее, снижать тон беседы, стремясь превратить ее в деловую. Дружинин решил выбрать второй путь.

— Да, я прибыл по поручению Петра Алексеевича, — сказал он, словно не замечая нацеленного в лицо револьвера. — Вообще-то я в основном сотрудничал с супругами Гогелия, с Георгием и Лидией. Мы вместе издаем газету «Хлеб и воля» — я думаю, вы о ней слышали. Я также знаком с Черным и другими «чернознаменцами», хотя их воззрения не разделяю.

— И какое же поручение дал вам Кропоткин? — спросил хозяин квартиры. — Организовать какой-нибудь грандиозный экс, чтобы превзойти грузинскую группу, которая взяла 250 тысяч? Или сатрапа какого убить?

В его голосе все еще звучало недоверие, но он уже слышал ночного гостя, готов был с ним разговаривать — а этого гость и добивался.

— Нет, ничего такого я делать не должен, — ответил он. — Я всего лишь должен передать вам поздравление от Петра Алексеевича и всех зарубежных товарищей по случаю успешно проведенной операции — ликвидации кровавого палача Столыпина. Ну, есть еще предложение по сотрудничеству для доставки сюда газеты, а равно других наших изданий. А потом мне предстоит съездить в Гуляйполе, встретиться там с Махно и с ним тоже договориться о сотрудничестве.

— Вот как, поздравление, значит? — Хозяин усмехнулся; однако было заметно, что слова гостя ему приятны. — Ладно, давайте примем это как версию. Только проверим, как вы, товарищ Борис, вооружены…

— У меня нет оружия, — отвечал Дружинин. — Если хотите, проверьте. Я же легально пересекал границу — как бы я мог что-то провезти?

— Ладно, верю, — махнул рукой Леонтьев и убрал «маузер». — Садитесь, давайте побеседуем. Кстати, и света прибавим…

Он шагнул к выключателю; под потолком загорелась лампочка, накрытая абажуром; потом задул свечу, стоявшую на столе. Теперь гость мог разглядеть комнату. Большую ее часть занимали два предмета: большой овальный стол, покрытый зеленым сукном, и такая же большая кровать за ширмой. Была также полка с несколькими книгами и подшивками газет.

— Я вижу, вы любите в карты играть? — заметил Дружинин, садясь.

— Да, карты люблю, — согласился хозяин. — Я вообще всякие игры люблю. Когда ездил в Баден, ходил там в казино. Все попробовал: покер, вист, трик-трак, рулетку… И представьте — остался в выигрыше! Это потому, что я по натуре игрок. Я вообще считаю, что жизнь, в сущности, тоже разновидность игры. Я и на жизнь игрой зарабатываю.

— Картами то есть?

— Нет, карты — это для удовольствия. В карты я с товарищами играю — как же я буду на них зарабатывать? После этого совместная борьба невозможна. Нет, я на скачках играю, в тотализаторе. И не только на наших, киевских, — я по телеграфу и на московские, на питерские бега ставки делаю. Интересное занятие! Да и деньги неплохие приносит.

— Однако если вы неплохо зарабатываете, отчего живете в такой тесноте? — спросил Дружинин. — Вы, наверно, могли бы позволить себе снять квартиру просторнее. Или даже дом…

— Да, мог бы, — кивнул хозяин. — Но я большую часть денег на партийные нужды трачу. И на закупку оружия, и на помощь товарищам, сидящим в тюрьме и на каторге. Да и за границу кое-что посылаю — вам Гогелия не говорил? Ну, да хватит об этом. Так, значит, сам Петр Кропоткин нас решил поздравить с успехом?

Евгений Леонтьев покрутил головой, словно не веря такому обороту событий, потом сказал:

— Это, конечно, приятно, но напрасно. Мы эти поздравления не заслужили.

— Как это? — удивился Дружинин. — Я только что был у эсеров, они мне точно сказали, что Богров — ваш человек.

— Человек, может, и наш. В смысле, причислял себя к анархо-коммунистам, ходил на наши собрания. Иногда ходил, а иногда нет. Но никаких поручений никогда не выполнял, в работе организации не участвовал. И вообще он — темная личность. И вся история с этим покушением — весьма темная.