Александр Логинов - Феодал. Усобица

Клару снова сильно толкнули в спину, а может просто ударили кулаком, девушка споткнулась о свалившееся ей под ноги тело, и неловко растянулась на палубе, угодив лицом в развороченный живот турка. Какими ми бы стальными не были нервы патрицианки, от такого — иного мужика наизнанку вывернет, а уж женщину и подавно. Содержимое желудка невесты воеводы, без всякого предупреждения вырвалось наружу, смешиваясь с кровью и развороченными кишками. Бр-рррр…

— Тьфу, мерзость, какая, — последнее, что успела подумать Клара, прежде чем сознание покинуло ее, и голова девчонки безвольно упала на грудь убитого.

С носового корабельного замка, Кузьму поддержал воевода, бросив в атаку всех воинов, за исключением Булата. Татарину воевода дал крепкий наказ — не дать галерам уйти. На марсовой площадке давно закончились стрелы, и там просто наблюдали за ходом битвы за корабль и, ничем не могли помочь товарищам. Лука, на кажущийся бардак в сражении, не оставлял ни одной мелочи без внимания и контролировал ход сражения с первых минут.

Вострая сабля на пару с Ерофеем яростно врубились в толпу осман. Ерошка поскользнулся на и без того скользкой палубе, и брякнулся прямиком на развешенные у мачты сети. Какой-то осман, попытался достать Ерофея своим клинком, но боярин успел выручить товарища, подставив под удар свою саблю, звонко переломившуюся от соприкосновения с вражеским клинком. Боярин, не выпуская обломок из рук, поднырнул под ворога, богатырской силушкой бог не обидел Вострую саблю, османа отбросило высоко-высоко вверх по направлению к борту. Приземлился супостат в аккурат на настил баржи, от соприкосновения с твердой поверхностью, сломав ногу. Боярин этого уже не видел, все его внимание сосредоточилось на новом противнике, стоявшим к боярину спиной. Отбросив в сторону бесполезный крыж от сабли, Вострая сабля поднял валявшийся под ногами тесак, и широко размахнувшись, рубанул по шее османа. Тесак застрял в теле убитого, вытащить оружие боярин не смог, его самого отправили в отключку, ударив камнем по голове. Шелом выдержал удар, смягчив его силу, а вот голова нет. Вострая сабля свалился, как подкошенный, и тонкая струйка крови потекла по его седому виску.

Все же исход сражения был ясен не только воеводе, османы покидали корабль, ища спасения в водах бухты. А кто и просто прыгал на свои корабли, полагаясь на удачу, и своего бога.

— Жорж! Данила! — окликнул воевода воинов увлеченных добиванием тех, кому недостало ума покинуть корабль.

— Ась? — хрипло ответил урман, одновременно впечатывая подтоком секиры в грудную клетку противника. От соприкосновения, та ответила глухим хрустом ломающихся ребер.

— Хренась! — воевода понахватался разных словечек от князя и время от времени находил им применение. Андрею, порою, казалось, что сквернословить Русь начнет именно из-за него, попаданца-засранца. Но слово не воробей — вылетит, не поймаешь. Запомнят и найдут ему применения к месту и не к месту. — В трюм поспешите, лодьи бесерменские брать будем!

Получив подкрепление, Андрей обрадовался, попробуй, повоюй в таких условиях — при таких винных испарениях, та в полумраке, да в тесноте, да на такой жаре…

Вместе с баннеретом и урманом, плечом к плечу, прикрывшись щитами, они выдавили осман из пролома в борту, перепрыгнув на баржу, следом за отступающими турками. Шателен, покинул строй, не останавливаясь с разбега (конструкция железных пехотных башмаков позволяла рыцарям бегать) перескочил на соседнюю каторгу, рубя там без всякой жалости, всех на своем пути, а Данила сиганул на фусту, где с десяток осман, суматошно пытались оттолкнуть свою галеру от каторги. Данила оказался против таких их действий, и на корню пресек все попытки осман, лишив фусту последнего экипажа. Расправившись с турками на борту, урман стал увлеченно глушить веслом барахтающихся в воде разбойников, сопровождая каждый удачный удар радостным возгласом. Он утопил, как минимум четверых, пока, подоспевший воевода не прекратил это безобразие.

— Ишь, удумал тоже — хабар отправлять на дно морское, — недовольно выговаривал Лука, отбирая у урмана весло.

Андрей быстро достиг кормы баржи, по ходу движения раздавая редкие удары. Османы предпочитали сложить оружие, а не сопротивляться. А там, за высокой (по меркам баржы) кормой, обнаружился еще один кораблик, в котором, Андрей безошибочно признал свой фрегат, конфискованный эмиром. Он тихо покачивался на волнах, с мертвой командой на борту. По оперениям стрел, князь признал работу своих стрельцов — Гришки и Третьяка.

А на османской каторге разгорелся последний эпизод драматического сражения. Четверо разбойников продолжали защищать корму галеры, ловко отбиваясь копьями. Шателен, с пришедшим ему на помощь урманом, пытались срубить острые наконечники османских копий, но все их старания разбивались о ловкость разбойников. Идти напролом, полагаясь на крепость своих доспехов, мужики не решались. Присоединившийся к ним Андрей, быстро понял причину нерешительности урмана и баннерета. Вражеские копья легко пробивали пластинчатый доспех урмана, Данила уже обзавелся парочкой прорех, из коих обильно сочилась кровь. Да и у рыцаря латы пострадали основательно — дырка в его нагрудной кирасе смотрелась устрашающе. Пускай ровная дыра совсем не большая, но кирасу-то тестировали, и она выдерживала прямое попадание с полдюжины арбалетных болтов с двадцати шагов!

Появление на палубе навы вездесущего Булата с его мощным луком решило проблему. Разбойники, почти одновременно, получили по смертельной стрелке каждый. На этом сражение закончилось.

Андрей устало опустился на доски, срывая мисюрку с взопревшей головы. Баннерет, также обнажив голову, с удивлением рассматривая дырку на своей кирасе, даже зачем-то засунул в нее палец. Данила с ворчанием оторвал кусок чистой материи от рубахи убитого, и, сопя от возбуждения, засовывал тряпицу под бронь, пытаясь остановить кровь.

Татарину стало интересно, кто это смог остановить Данилу с полностью одоспешенным рыцарем, а главное чем… Булат перебрался на галеру, подобрав одно из копий разбойников. Он тщательно осмотрел наконечник копья, с любовью поглаживая металл огрубевшими пальцами. Удовлетворившись осмотром, татарин перехватил ратовище копья, и с силой вонзил перо в тело убитого османа, по самое яблоко.

Нагрудная кираса печально звякнула, пропуская сквозь себя стальное жало копья, кольчатая рубаха, надетая покойным под кирасу, тоже не смогла остановить движение наконечника.

— Ты, что? Сдурел совсем? — выкрикнул Андрей, увидав, как татарин портит вполне приличный доспех.

— Видал я такие, но в руках до сего не держал, не довелось, — задумчиво ответил татарин. — Смотри, государь!