gfmjmf

Из выступления члена-корреспондента RAH, директора Института теоретической и экспериментальной биофизики РАН Генриха Иваницкого.

Пущинский научный центр состоит из десяти научно-исследовательских институтов, входящих в состав Российской академии наук, а также включает в себя Путинский госуниверситет. Спектр фундаментальных и прикладных исследований широк, но сосредоточен в основном в области физико-химической биологии, специалисты которой весьма востребованы во всем мире.

С 1987 по 2002 год из Пущино уехали свыше 500 наиболее перспективных и активных научных сотрудников. Многие из них сегодня занимают в зарубежных университетах и фирмах высокие должности. Свыше 200 сотрудников ушли из науки в коммерческие фирмы. Последствия «утечки мозгов» трудно подсчитать в рублях, но счет идет на миллиарды. Это ведет к ослаблению научного потенциала страны, распаду научных школ, свертыванию фундаментальных исследований. Из-за отсутствия жилья приток молодых не восполняет потерь за счет миграции. Города науки в силу малочисленности населения весьма чувствительны к внешним социальным условиям. Я постараюсь на примере Пущина рассказать об изменении и исследовании механизмов, влияющих на возрастной состав научных сотрудников, представить кинетику изменения и причины, ее вызывающие, а также рассказать о специальной программе, в рамках которой есть раздел «Плюс диаспора».

Я по своей генетической природе отношусь к прагматикам, поэтому для меня диаспора не объект исследования, а средство в решении конкретных задач. И здесь не надо питать иллюзий. потому что роль диаспоры — это всего лишь фрагмент в очень большой проблеме. Главный вопрос: куда пойдет Россия и как будет развиваться у нас наука?

За свою жизнь мне пришлось трижды проходить путь от идеи до наукоемкого продукта, и каждый раз не благодаря государству, а вопреки. Например, создание газотранспортного перфторуглеродного кровезаменителя перфгоран. Замечу, что американская наука (будем считать, что это самый высший уровень науки на сегодняшний день) не имеет газотранспортных кровезаменителей. После трагедии 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке правительство США пришло к выводу, что необходимо форсировать работы по их созданию. Несколько сотрудников из России, в том числе и из нашего института, были приглашены фирмой Alliance Pharmaceutical и работают в Силиконовой долине, в Сан-Диего, тем не менее американский препарат пока не получается. Я думаю, что ничего здесь странного нет, просто в любой области определенные страны, относясь серьезно к работе, могут получить существенные достижения и опередить зарубежных партнеров.

Обидно, что сейчас толковые и энергичные люди уезжают из России в Америку и другие страны. Решить эту проблему очень просто. Измените потенциал, сделайте зарплаты научных сотрудников здесь в 1,5-2 раза больше, чем в Америке, и все будет происходить наоборот, к нам поедут.

Однако наша экономика в данный момент не позволяет это сделать.

Статистика — это наука глупая и как всегда несет в себе мало правды. Когда говорят, что уехали из России 60 тысяч, 20 тысяч или 10 тысяч, то это никакой роли не играет. Важно другое — достаточно уехать одному человеку, как целое научное направление может исчезнуть. Научные сотрудники — штучный «товар», и к ним должно быть дифференцированное и бережное отношение.

Если говорить о проблеме диаспоры, то эта проблема имеет свои особенности на разных уровнях. При комплексном подходе можно выделить пять уровней, где решения проблемы будут различаться.

Если мы берем геополитический уровень, то чем больше уезжает, тем лучше. Без единого выстрела русская культура распространилась по всему миру. Почти во всех странах есть русские общины.

В том, что образованные люди уезжают, я не вижу большой трагедии. Я тоже живу в США и делаю гораздо больше полезного для России, чем мог бы, находясь здесь. Сейчас все больше соотечественников возвращаются, пусть не на постоянное местожительства, но через сотрудничество, через участие в проектах. И до сих пор метрополия не проявляла инициативы, все, что мы делали, было нашей собственной инициативой или отдельных людей. Наконец-то и наверху поняли, что это очень важно, и Московская область взяла на себя инициативу объединения диаспоры — это прекрасно, теперь, если бы была хоть моральная поддержка из Кремля, процесс пошел бы гораздо эффективнее.

Думаю, есть все основания надеяться на эффективность этой конференции, во всяком случае здесь собрались люди прекрасные. Прежде было два конгресса соотечественников, но, кроме большой траты денег, я не вижу от них конкретного результата (а потрачено несколько миллионов долларов). Может быть, ошибка в том, что на эти конгрессы приглашались люди с княжескими титулами, это прекрасные люди, я со многими из них знаком, но вряд ли с ними можно делать какие-то проекты, разве что пригласить их но бал. А тут собрались такие деловые, успешные люди, которые в жизни чего-то достигли. В общем, опять физики впереди.

Эдвард Лозанский, президент Русского дома в Вашингтоне и Американского университета в Москве

Если наша страна должна развиваться по пути создания наукоемких технологий и конкурентных продуктов, то надо ответить на вопрос: что делать для формирования такого пути? Решение должно быть принято на государственном уровне. Поясню, почему это так. Для решения любой научной проблемы и создания наукоемкой технологии необходима концентрация достаточно толковых людей, потому что все научные решения связаны с кооперативным эффектом. В связи с «утечкой умов» происходит разжижение научных коллективов. Для страны, выбравшей путь создания наукоемких технологий, — это катастрофа. Понимает это правительство или не понимает, пока сказать сложно. На словах вроде бы понятие есть, а фактически пока делается очень мало.

Теперь региональный уровень, скажем, уровень Московской области.

Нашей области в каком-то смысле повезло, а в каком-то — нет. 28 научных центров на ее территории — это обуза, если бы регион финансировал их только из своего бюджета. С региональным уровнем тесно связан муниципальный уровень и даже уровень отдельного учреждения. Но на каждом из этих уровней встают свои проблемы и свои решения. К ним я еще вернусь.

В 50-х годах, в период «холодной войны», встала задача вывести научный потенциал из Москвы. Таким образом возникли города науки, в том числе и наш биологический центр, Троицк, Протвино и так далее. Я в 39 лет стал директором центра и задал тогда вопрос в отделе науки ЦК КПСС: «А что будет с центрами через 25 лет? Ведь они все постареют и синхронно умрут». Мне сказали: «Не ломай голову над этим, решай научные задачи, через 25 лет мы вам поможем». Теперь и ЦК КПСС нет, и инструкторов нет, и спросить не с кого, а мы имеем весьма сложные граничные условия, в которых приходится выживать наукоградам.