Павел Муратов - Книга без названия

Виченца недаром слывет городом дворцов: о них мечтает путешественник, проснувшийся в свое первое здесь утро в просторной и прохладной комнате гостиницы "Трех гвоздик", и с какой щедростью Виченца осуществляет эту мечту! Немногие представляют себе, что этот город Палладио был бы все же прекрасен, если бы даже несчастье помешало Палладио родиться в нем в 1518 году и быть величайшим из его граждан. Из всех городов венецианской terra ferma [330]Виченца оказалась более всех доступна архитектурному инстинкту Венеции. Ни Верона, и уж конечно ни Падуя, и ни Тревизо даже, дышащее и до сих пор Венецией, не были, однако, такими чисто венецианскими в своем строительстве, какой всегда была Виченца. Ее улицы полны домами, которые могли бы отразить свои пропорции, свою окраску, свои окна, порталы и балконы в водах любого венецианского рио. Иные площади ее похожи на венецианские "кампо", и вся Виченца кажется нам маленькой сухопутной Венецией.

Здесь есть свой Ca d'Oro [331]– палаццо Скио на Корсо; с палладианским Порта-Коллеони соседствует здесь Порта-Коллеони венециански-готический, и если один фасад великолепного дворца Тьене создан Палладио, то другой остается произведением ломбардско-венецианского Ренессанса. Виченца особенно долго держалась венецианской готики, любя сквозистость ее фасадов и ажурность ее украшений. На пороге XVI века резец скульптора здесь охотнее, чем где-либо, точил белый мрамор готических оконных обрамлений и кисть живописца заливала простенки горячей венецианской краской. Когда построены этот палаццо Браски, с его портиком, напоминающим венецианские "fondaco" [332], или эта затейливая casa Pigafetta [333], с ее витыми колоннами, каменными плетениями и элегическим девизом: "Нет розы без шипов"? О последней мы знаем, что она выстроена в 1481 году, к концу XV века относится и casa Regau, в то время как маленькие очаровательные дворцы Гарцадори и Наваротто, быть может, старше их на сотню лет. Но между теми и другими не было существенных различий: восхищенная строительством расцветавшей Венеции и применившая к нему свой удивительно найденный скромный масштаб, та ранняя Виченца оставалась верна ему в продолжение целого столетия. Это столетие видело ряд живописцев из Виченцы. Ни кватроченто, ни чинквеченто, правда, не явили здесь группы мастеров, связанной местными традициями, которую можно было бы окрестить Scuola vicentina [334]. Но помещенные между Венецией и Вероной художники Виченцы слишком несправедливо все же бывали обойдены историей и критикой. Совсем недавно воздал им наконец должное Танкред Борениус в своей книге "The painters of Vicenza" [335]. Облики Бартоломео Монтанья и Джованни Буонконсильо обрисованы с точностью в этой книге, и невольное удовлетворение испытывает, знакомясь с ней, тот, кто видел превосходных и забытых вичентинских мастеров на их родине.

Бартоломео Монтанья был учеником Альвизе Виварини, державшего в Венеции плодотворнейшую мастерскую, из которой вышли Чима да Конельяно, Марко Базаити, Франческо Бонсиньори и Лоренцо Лотто. На размышление наводит то странное на первый взгляд обстоятельство, что группа учеников "среднего" Альвизе оказалась далеко более интересной и привлекательной, чем группа последователей и подражателей великого Беллини. Как бы то ни было, один Монтанья уже мог бы составить славу мастерской Альвизе. Италия кватроченто немного видела мастеров, проникнутых такой глубокой серьезностью. Этот славнейший из живописцев Виченцы не был замкнут для веяний, волновавших его современников: Монтенья и Беллини, Венеция и Падуя участвовали в сложении его искусства. При всем том его остережешься назвать эклектиком: есть что-то личное в его всегдашней искренности. Композиции его ритмичны, особая мера найдена им между падуанской твердостью и венецианской плавностью, и краска его гармонична и легка в прозрачной ее и золотой зеленоватости. В музее Виченцы блистают своей сохранностью около десятка вещей этого редкого мастера – торжественный алтарный образ с пределами, мадонны, фигуры святых и своеобразнейшее Presentazione [336], включающее прекрасный профильный портрет.

Один из немногих на севере Италии, Монтанья устоял перед соблазнами искусства Джорджоне, хотя умер он лишь в 1523 году и много работал в свои поздние годы. Его соотечественник и младший современник Джованни Буонконсильо был как-то задет волной "джорджонизма" и, быть может, в самом себе носил, кроме того, романтические черты темперамента, роднящие его с Zorzo da Castelfranco [337]. Этот художник забыт еще более, чем Монтанья, и соответственно тому еще более несправедливо. В противоположность своему земляку он неровен и нервен, напоминая тем Лоренцо Лотто; упадок многих его вещей свидетельствует о внутренней слабости, какой именно никогда нет у Монтаньи. Но, проходя по залам венецианской Академии, не останавливаемся ли мы, даже среди всяких ее чудес, перед фрагментом Буонконсильо, изображающим трех святых, и не предпринимаем ли после того прогулку в отдаленную церковь Сан Джакомо даль Орио, хранящую его алтарь.

И Виченца не разочаровывает нас в ее художнике. "Пьета" Буонконсильо в здешнем музее – одна из замечательнейших картин всего итальянского Ренессанса, шедевр расположения, чувства, пейзажа. Трагическое выражено здесь в связи с природой, и никогда никому из джорджонесков не удавалось слить так фигуры и пейзаж в счастливости мифа, как сделал то художник Виченцы. Странным образом Буонконсильо превзошел здесь многих великих своих современников, и прежде всего превзошел себя, потому что написанная отлично мадонна его в здешней церкви Сан Рокко далека все же от его гениальной "Пьета". Может быть, воспоминание об этом сокровище живописной Виченцы расхолаживает несколько того, кому кажется неудачным Джамбеллино в Санта Корона и обыкновенным Пальма Веккио в Сан Стефано. Церкви Виченцы, сохраняющие алтари венецианских и своих мастеров, не необозримы так, как церкви богатой Вероны. Обход их займет всего лишь одно утро, естественно закончившись вечером восхождением к Мадонна ди Монте Берико.

Минуя тихие улицы города, мы выходим в луга Ретроне и, перейдя маленький мост, начинаем подъем на гору, прославленную мирными виллами зодчих Ренессанса и подвигами боев Risorgimento [338]. Виченца героически защищала здесь свою национальную свободу в памятные дни 1848 года. Австрийцы, взбешенные отчаянным сопротивлением горожан, изрезали штыками и саблями великолепный холст Веронеза, украшающий и поныне, увы, после сплошной реставрации, трапезную былого монастыря Мадонна дель Монте. Но ядра тех ста девяти пушек, с которыми Радецкий предпринял штурм непокорной Виченцы, пощадили каким-то чудом портик, сооруженный сеиченто и идущий с самого начала до верха горы. Мы можем следовать в его тени, видящей столько пилигримов в дни ежегодной festa delia Rua [339], или подниматься рядом, по тропе, под старыми каштанами, усеянными белыми свечами цветов и гудящими роями пчел в весенние дни. Обширный храм наверху принимает нас в свои учено-рассчитанные прохладные пространства. Мы глядим на Веронеза в трапезной и на суровую "Пьета" Монтаньи в сакристии. Но мы невольно торопимся выйти, чтобы еще раз взглянуть с вершины горы на Виченцу. Как хороша она отсюда в тот час, когда садится солнце и заливает золотом ее тесно сдвинувшиеся красные крыши! Постепенно темнеет густая зелень окружающих ее садов, голубая дымка окутывает равнинные дали, среди роскошных виноградников на самом склоне холмов белеет портик виллы, и зажигаются ее стекла в последнем луче, в то время как высокая кампаниле у палладианской базилики роняет чистый звук колокола.