Евгения Белякова - Песочные часы с кукушкой

– Кого ее? – Карл Поликарпович переводил взгляд с Жака на Якова. Оба были спокойны, будто обсуждали нечто обыденное. Шварц так вообще смотрел в сторону, на граммофон, будто разглядел в нем что-то ранее незамеченное, но важное.

– «Пилюлю бессмертия». Вы же читали этот листок? Вот: «Калиостро утверждал, что сотворил философский камень, называющийся также пилюлей бессмертия». Это, кстати, путаница – камень это нечто совсем другое. Но пилюлю я, и правда, сварил. К сожалению, только одну… больше не получилось. То ли звезды были уже в ином положении, то ли ингредиенты не те… Я хранил ее под камнем в центре креста, который носил, не снимая. В тюрьме отбирают все, но нательный крест не трогают. Я съел ее и отдался на милость Всевышнего. На два дня я впал в состояние, схожее со смертью… меня и приняли за мертвеца, и, по счастью, не закопали там же, на заднем дворе тюрьмы, а отдали тело моей жене, Лоренце. Кстати, именно она меня и сдала церкви… Она, послушавшись, видимо, остатков своей совести, приказала положить меня в склеп, где я и очнулся спустя пару дней после своей «смерти». Не только живым, но и помолодевшим, как видите. Даже зубы новые вылезли…

Жак перевернул фотографию изображением к Клюеву и добавил:

– А что было дальше, вы, как я понимаю, уже знаете.

Повисла пауза. Карл Поликарпович бездумно вертел в пальцах пустую мензурку. Яков спросил, поглаживая подбородок:

– И что ты теперь будешь делать, Карл?

Клюев поднял голову, словно бы во сне. Но вот взгляд его прояснился, он покосился на Жака и внезапно резким движением выдернул у того из рук дневник Петруши.

– Расскажу. – Дергая веком, сказал Клюев низким, хриплым голосом. – В газету пойду.

Яков, в глазах которого появилось что-то вроде разочарования, дернул уголком рта.

– А доказательства? – вкрадчиво спросил Жак.

– Вот! – Клюев потряс в воздухе дневником. – Железные. Документы… и свидетель! Петруша…

Жак цокнул языком и покачал головой:

– Скажите… А Петруша ваш производит впечатление разумного человека?

Карл Поликарпович вспомнил странное поведение Певцова, перепады его настроения, метущийся и одновременно усталый взгляд… И мрачно буркнул:

– Главное, что Я ему верю.

– Да верьте за здоровье! – Фыркнул Жак. – Кто ж вам мешает… Только вот, к кому бы вы не обратились с этой историей, вас на смех поднимут. А если вздумаете как свидетеля Петрушу позвать, и того хуже – его вполне могут упрятать в лечебницу. Хотели бы вы для него такие мучения?

– Нет. – Выдавил сумрачный Клюев.

И тут заговорил до этого момента молчавший Яков, заговорил тихо и безмятежно:

– Я все понять не могу, Карл, с чего ты так взъерепенился. Где тут преступление? В чем Жак виновен? В том, что живет без малого триста лет? Ну, так, в конце концов, это его личная… хм, проблема.

– Обманщик он. Может, и вор, и колдун, не зря же его католическая церковь сжечь хотела, – буркнул Клюев.

– Церковь! – Воздев руки, воскликнул Жак. – Да кого она только не жгла! Джордано Бруно вспомните! Нашли, кого слушать… колдовство? Темные времена, варварские нравы! Когда пленные арабы рассказали крестоносцам, что воду кипятить надо, прежде чем пить, а не молитвы над ней начитывать – тогда тифа и дизентерии не будет, те, прежде чем попробовать, долго рассуждали, можно ли, ведь черная магия! И остальные не лучше… Памфлет сочинишь – обижаются и ославляют как чернокнижника. Взойдешь на башню понаблюдать за ходом звезд небесных – не иначе ждешь в гости Дьявола, а чего тебе еще там ночью делать? И стоит один раз отказать какому-нибудь наглому баронишке в том, чтобы привести «силой магии» чью-нибудь красавицу жену в его постель, как он тут же на всех углах начинает кричать, что ты колдун! И вообще, украл фамильные драгоценности!

– Жак, кончай эту греческую трагедию. – Яков усмехнулся. – А ты, Карл, успокойся и взвесь все хорошенько. Я абы кому доверять бы не стал, а Жак – он верный человек, талантливый, опытный алхимик и наделен незаурядным умом.

Мозетти остыл довольно быстро и похвалу слушал, смущенно жмурясь.

– Я знаю, – продолжил Яков, – ты его недолюбливаешь. И, в общем, есть за что – темпераменты у вас разные, он тебе, возможно, кажется нахальным и шумным…

Клюев фыркнул и покосился на Жака, который, сама покладистость, только руками развел, мол – грешен, что поделать.

– Словом, подумай, прежде чем кидаться кричать всему свету о том, во что все равно никто не поверит. Ну а если ты все же решил обнародовать изыскания своего помощника, то подумай хотя бы обо мне. Мой проект такого скандала, основанного на невероятных и громких «разоблачениях», не перенесет. Это полностью скомпрометирует его серьезность и научность – кто поверит в успех моего дела, если в помощниках у меня «трехсотлетний граф Калиостро»?

Яков опять был кругом прав, и Клюев тяжело вздохнул. Ему ведь не поверят, но на Шварца в любом случае ляжет тяжесть раздутых сплетен, Петрушу вообще могут упечь в одну из этих новомодных австрийских лечебниц. Да и дела самого Карла Поликарповича пошатнутся, фабрика закроется, рабочие разбегутся… А Настасья Львовна опять расхворается на нервной почве…

Картина, представшая перед внутренним взором Клюева, была поистине апокалиптической. Он вздохнул еще раз и посмотрел на Якова, но уже куда увереннее.

– Хорошо. – Сказал фабрикант. – Я не буду ничего распространять… тем более что вреда, похоже, и впрямь нет. Но! – Он поднял палец кверху. – Дневник я оставлю у себя. Это первое. И буду следить, как бы что не приключилось.

Шварц улыбнулся.

– А большего от тебя никто и не ждал, Карлуша. И я даже рад, что ты по-прежнему бдителен. Одна только просьба… Если все же решишь предать огласке этот… рассказ, ради нашей дружбы, пожалуйста, предупреди меня. Чтобы я хотя бы успел с рабочими рассчитаться, прежде чем проект закроют.

– Ты узнаешь об этом первым, – торжественно пообещал Карл Поликарпович. Они с Яковом пожали руки.

– Чаю? – с сомнением произнес Жак.

– Нет, пойду, пожалуй… – Клюев поднялся. – Я вам тут устроил Французскую революцию в разрезе… вам бы в себя прийти. Ну и мне тоже, если честно. Так что… увидимся, Яков. – Фабрикант коротко кивнул итальянцу. – Жак… Не провожайте, выход найду сам.

Шварц подошел к окну и проводил взглядом удаляющегося по улице Клюева. Тот шел ровным, уверенным шагом. Жак приблизился к патрону и едва слышно произнес:

– Неужели ты настолько ему доверяешь? А вдруг все же раструбит повсюду, естественно, исключительно из благих побуждений? Эх, зря ты не дал мне его напоить особым коньяком…

– Доверяю, Жак. Карл человек разумный, а доводы я привел внушительные, и вполне в области его понимания. К тому же, я пока что еще не разучился убеждать, причем так, чтобы человек верил безоговорочно.