Александр Филичкин - Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной

«Молодец, Леонид! — подумал Григорий отстраненно. — Мало того, что не дал немцам отбить наш танк, так умудрился еще один повредить. Теперь не скоро эти машины встанут в строй». Затем все мысли ушли куда-то в сторону, и парень сосредоточился на том, чтобы как можно скорее доползти до своих. Так он двигался до тех пор, пока чьи-то крепкие ладони не подхватили его под локти и не втащили в знакомый окоп. Следом за ним внизу оказался бесчувственный Леонид.

Задыхаясь, словно после долгого бега, Григорий прохрипел пересохшим ртом:

— Развяжите ему руки, а то, наверное, затекли совсем. — Кто-то из бойцов кинулся распутывать брезентовый ремень, стягивающий запястья танкиста. Стараясь остановить кровь, текущую изо лба Леонида, другой боец достал какую-то тряпку. Наклонился над раненым и принялся обматывать ему голову. Третий сунул Григорию открытую фляжку с водой и побежал докладывать командиру о том, что вернулись «добровольцы».

Скоро появился запыхавшийся лейтенант. Присел возле привалившегося к стене окопа Григория. Крепко пожал ему руку и сказал:

— Спасибо за службу, рядовой. Я уже позвонил в штаб и доложил, что вы сожгли захваченный танк и подбили еще один. Там сказали, чтобы я написал на вас двоих представление к ордену. Обещали не тянуть с вручением.

Вместо того, чтобы браво ответить: «Служу трудовому народу», Григорий вдруг выпалил:

— А как же остальные четверо? Без них мы не смогли бы захватить танк, — и коротко рассказал, как было дело.

Ротный тяжело вздохнул. Хотел было перекреститься, но вовремя спохватился и вместо этого снял фуражку. Остальные бойцы последовали его примеру и стянули с себя пилотки и бескозырки. Лейтенант немного помолчал, нахлобучил головной убор и сказал:

— Представлю их к медали «За отвагу», — взглянул на пришедшего в себя танкиста и добавил: — Скокова немедленно отправить в медсанбат.

Четверо бойцов притащили плащ-палатку из блиндажа и расстелили ее на дне окопа. Бережно подхватили механика за руки, за ноги и положили его на брезент. Григорий подошел поближе и пожал вялую, почти безжизненную ладонь Леонида.

— Лечись и выздоравливай, — сказал он на прощание: — Рана у тебя пустяковая. Зашьют кожу на лбу, даже шрама не останется.

— Спасибо, что вытащил, — слабым голосом прохрипел бледный до синевы танкист. Голова у него сильно кружилась, глаза то и дело закатывались, и он почти терял сознание от полученного сотрясения мозга. — Говорил же, не суждено мне погибнуть в танке. Значит, мне повезет, умру на свежем воздухе.

Четверо бойцов схватили плащ-палатку за углы и, пригибаясь к земле, потащили раненого в тыл. Григорий проводил их взглядом и хотел было сесть на дно окопа. Откуда-то появился пожилой Михалыч. Наклонился к уху Григория и тихо сказал:

— Иди, сынок, в мой блиндаж. Я там для вас каши немного оставил. Как знал, что кто-нибудь да вернется. Поешь и поспишь немного, пока тихо.

Парень благодарно кивнул и двинулся вслед за старшиной.

Уже к полудню началась мощная артподготовка, а за ней очередная атака фашистов. Заслышав грохот канонады, Григорий проснулся. Быстро приходя в себя, потряс головой. Отогнал остатки сна и схватил трехлинейку. Выскочил из блиндажа и вернулся на свое место. Так вместе с остальными солдатами своей роты он продолжил упорно оборонять подступы к Севастополю.

Война оказалась совершенно не похожей на то, что показывали в популярных советских фильмах или описывали в тогдашних газетах и книгах. Отличие яркого художественного вымысла от жизни было еще более разительным, чем на ударной комсомольской стройке. Там, по крайней мере, была только одна политическая система. Здесь, на фронте, не на жизнь, а на смерть схлестнулись два непримиримых идеологических врага. Хотя всего несколько лет назад и те и другие громогласно утверждали, что они «братья навек».

Война никогда не казалась Григорию привлекательным занятием, но она оказалась намного хуже, чем он о ней когда-либо думал. Эта немыслимая бойня была невероятно страшной, невозможно вонючей и отвратительно грязной. Во время постоянных немецких обстрелов вокруг парня и его товарищей рвались сотни тяжелых мин и снарядов. В небо поднимались многие тонны земли и мелкой пыли. Свист тысяч осколков и картечных пуль терзал слух и холодил душу.

Воздух наполнялся отвратительным запахом сгоревшего пороха и тола до такой степени, что невозможно было дышать. Кроме того, отовсюду доносились густые гнилостные испарения, исходящие от давно не мытых мужских тел и нечищеных выгребных ям. Добавьте ко всему хронический голод, вызванный недостатком пищи. И зачастую полное отсутствие воды, отчего сразу появляется бытовая грязь, переходящая в полнейшую антисанитарию.

Однако не это было самым ужасным на проклятой войне, а то, что парню и всем окружающим постоянно приходилось убивать, убивать и снова убивать врагов своей страны. Или, по крайней мере, всеми силами пытаться это сделать. На что противник весьма рьяно отвечал тем же самым.

Оно и понятно, уж если политики не смогли договориться меж собой: то солдатам это и вовсе не по чину. Их дело маленькое, со всей тщательностью уничтожать своих поединщиков. Вот они и старались, как могли. Стреляли друг в друга из всех видов оружия. Начиная с пистолетов и заканчивая огромными корабельными орудиями. Обрушивали на чужие позиции сотни тысяч тонн разнокалиберных бомб, снарядов, мин и гранат.

Из всего этого выходило, что смерть подстерегала несчастных людей буквально на каждом шагу. Вот только-только кто-то из твоих знакомых был жив, здоров и о чем-то разговаривал с тобой. Смотришь, а секунду спустя его уже разорвало взрывом на мелкие куски, брызжущие во все стороны струйками дымящейся крови.

Или, что еще хуже, очередь из крупнокалиберного пулемета разрубила бедолагу пополам. Причем сделала это так легко, словно мощная промышленная гильотина перекусила тонкий пруток. А ты ничего не можешь с этим поделать. Ты просто смотришь на бьющиеся в агонии половинки, оставшиеся от человека, и тебя выворачивает наружу от тошнотворной вони развороченных внутренностей.

Да что там говорить, о таких страшных случаях. Даже маленькая дырочка, возникшая в теле от крохотного осколка снаряда, тоже порой была смертельно опасной. Обычно и этот малюсенький порез кожи говорил о том, что разящая сталь проникла во внутренние полости. Перебила сосуды и вызвала обильное кровотечение, а это не давало никаких шансов на то, чтобы выжить в полевых условиях.

Окружающие Григория люди гибли один за другим, как от сильных контузий и страшных увечий, так и от потери крови. Однако самого парня капризная «дама с косой» пока обходила стороной. Благодаря этому он продолжал жить и воевать в этих жутких, совершенно невыносимых условиях.