Андрей Земляной - Тактик

Но тут снова раздалось «Цилай! Цилай!», и в атаку двинулась новая волна солдат в желто-сером обмундировании. Но теперь впереди них шли штурмовые отряды, сформированные, обученные и экипированные по рекомендациям генерального военного советника Чан Кайши генерала Александра фон Фалькенхаузена [193] Александр Эрнст Альфред Герман фон Фалькенхаузен (1878–1966) — германский и китайский военный деятель, генеральный военный советник правительства Гоминьдана в 1936-37 гг. Активно выступал за союз III Рейха и гоминьдановского Китая. Личный друг Чан Кайши. . Они не бежали бестолковой оравой, а двигались перебежками, сжимая в руках пистолеты-карабины Маузера и ручные гранаты. Вот они уже на лини проволочных заграждений, вот преодолели их, вот…

Откуда-то из-за окопов ударили крупнокалиберные пулеметы. Они начисто выкосили несколько групп, но наступающих было слишком много. Полетели гранаты, и с яростным ревом китайские штурмовики ворвались в окопы. Уцелевшие японские пехотинцы встретили их штыками, саперными лопатками, ножами. В ход шли маленькие мотыги и саперные кирочки, в траншейной тесноте солдаты использовали все, что только подворачивалось под руку, от тяжелых фляг на ремнях, до колышек для палаток. Японцы сопротивлялись так яростно и упорно, что едва-едва не выбили атакующих — и выбили бы, если бы не подоспел двадцать пятый Хэйланьский полк. Японцев задавили числом, накидываясь на одного только что не вдесятером, но все равно — полностью вычистить первую линию траншей китайцам не удалось: около взвода японцев засели в большом блиндаже и, ощетинившись стволами, приготовились подороже продать свои жизни. Остатки штурмовых групп и простые пехотинцы бестолково топтались перед неожиданным узлом обороны, не зная, что предпринять. По правилам, у штурмовиков должны были быть тротиловые шашки, но то ли их не оказалось, то ли в запале атаки их израсходовали вместо ручных гранат. Гауптман Блашке пригляделся и увидел, как по полю ползут, прячась от очередей «крупняков» несколько подносчиков. Ну, значит, можно считать, что первая линия обороны взята…

Сёи Юрисима оказался единственным офицером, спасшимся в блиндаже. Правда, «спасшимся» — это, наверное, было слишком громко сказано. Так, ненадолго отложившим свою смерть. Совсем ненадолго…

Юрисима обвел глазами своих солдат. Оборванные, окровавленные, они смотрели на него — своего командира и ждали приказаний. Тадаеси вздохнул: что можно приказать? Разве и так не ясно?

— Божественный Тенно говорит нам, — хрипло произнес Юрисима и непроизвольно облизал разом пересохшие губы. — Сражайся жестоко, если боишься умереть, и ты умрешь в бою. А если не боишься — ты не умрешь…

Солдаты молчали. Сёи стиснул рукоять дедовского меча — отцовский меч достался старшему брату, и продолжил, возвысив голос:

— Сын Неба приказал: ни при каких обстоятельствах не сдавайся в плен! Если стал беспомощным — с честью покончи с собой!

Он не придумал, что еще сказать своим солдатам в последнем обращении и потому запел:

Кими га ё ва [194] «Царствование императора» — национальный гимн Японии. Пусть продлится твоё царство. Тысячу. Восемь ли тысяч Поколений, пока Мох не украсит скалы, Выросшие из щебня.

Ти ё ни

Голос Тадаеси сорвался, но внезапно рядом с ним запели двое нито-хей — рядовых второго класса.

Яти ё ни

Теперь пели все: пожилой хейсё [195] Некадровый капрал в Японской Императорской армии. Обычно хесё набирались из мелких почтовых чиновников, школьных учителей, сельских старшин и т. п. — должно быть из школьных учителей, четверо пулеметчиков, гунсо [196] Сержант японской Императорской армии. из его взвода… Все дружно выпевали:

Садзарэ-иси но

Ивао то нари тэ

Кокэ но мусу мадэ.

Пропев, как полагается, трижды текст гимна, все встали по стойке «смирно» и трижды крикнули «Банзай!».

— Каково ваше самое сокровенное желание?! — сорванным голосом взвизгнул сёи.

— Наше самое сокровенное желание — умереть за императора! — нестройно проорали солдаты, после чего каждый занял свое место.

Юрисима проверил патрон в патроннике пистолета и вдруг подумал, что, к сожалению, не сможет передать сладости приглянувшемуся ему русскому с тяжелым именем и невыговариваемой фамилией. В голове сами собой сложились строчки:

Ночь в полдень придет

И веки мои закроет.

Вспомни меня, друг.

Юрисима вытащил из сумки блокнот, вырвал листок и, тщательно нажимая на перо ручки-самописки, вывел каллиграфическим почерком свое посмертное хайку. Помахал в воздухе бумагой, чтобы чернила лучше высохли, затем аккуратно сложил и убрал в нагрудный карман, в свою офицерскую книжку. Слушая тяжелое дыхание своего маленького гарнизона — своих сотоварищей по последней битве, Тадаеси позволил себе помечтать. Русский сёи Павфрикоффу Анатону найдет его тело среди развалин блиндажа, осторожно кремирует его на костре из бальзамической сосны, сам склеит футляр из рисовой бумаги, в который упакуют урну, и напишет письмо его матери и брату. И еще обязательно сложит стихи в его память. И на высокой горе поставит маленький инкикинейхи — могильный памятник. И посадит там вишневое деревце. А потом поселится рядом, станет ухаживать за могилой и деревом, каждую весну будет любоваться его цветением. И обязательно назовет одного из сыновей Тадаеси…

«Береговые обезьяны» снова заорали «Цилай!», значит источник его жизни иссякает, роняя последние капли…

Младший лейтенант Павликов до хруста стиснул зубы. Японцев там добивают, а он тут стоит, как памятник Пушкину на бульваре! И безмолвствует, как народ из пьесы того самого Пушкина!

— Первый, девятка. В секторе двенадцать желтозадые союзников добивать готовятся. Разрешите помочь нашим? — произнес Павликов в микрофон.

В наушниках помолчали, а затем товарищ Логинов рыкнул:

— Запрещаю демаскировать позицию! Понял, девятка? Подтверди!

Примерно такого ответа Антон и ожидал, а потому, прижав тангенту, закричал:

— Не слышу вас, первый! Повторите!

— Девятка, твою мать! Не смей высовываться! Сидеть, х… тебе в задницу! Понял?!

— Первый вас не слышу…

— Сиди! Не смей лезть в бой!

— В бой?! Первый, первый, повторите!..

— В какой бой?! Сиди, б..!!!

— Идти в бой?! Понял, первый! Вас понял! Эска

Павликов выключил рацию, последний раз затянулся папиросой и выбросил вверх руку с красным флажком. По этому сигналу оба бронеавтомобиля и оба бэтээра взвода разом запустили моторы. Антон выждал тридцать секунд, давая движкам прогреться, и крутанул флажком над головой. Два БТР-26 и два БА-10 м стоявшие в густой бамбуковой роще, натужно взревев движками, двинулись вперед, подминая под себя коленчатые стебли.