Николай Грубов - Человеческий предел

Рефери объявил бой. Мы стояли друг против друга и наслаждались минуткой отдыха, который сами смогли позволить себе. Никто из нас не пытался форсировать события. Я просто был не в состоянии даже просто поднять руки и обозначить готовность к бою.

Наконец рев зрителей подтолкнул противника и тот ринулся на меня с неожиданной силой и безумным взглядом явно принявшего наркотик человека. Серия ударов проведенных им отбросила меня на канаты, которые спружинив вновь подставили под удары противника. Они хоть и были слабыми, но наносили сильную боль в сломанных ребрах и не давали возможность ответно нанести хоть какой-нибудь удар.

Мозг отключился, меня заполнила холодная ярость. Все мысли улетучились, все человеческое покинуло меня. Тело перешло все границы самоконтроля, и каким-то образом переключилось только на рефлексы и злобу. Злобу зверя загнанного в угол. Это состояние свойственное берсеркеру, которые были так популярны в далекие времена, и достигли наших дней только в легендах, заполнило меня всецело. Бесконтрольность мозга позволяло телу делать все, что ему хочется, вернее оно работало чисто на рефлексах, выработанных зверем, а впоследствии человеком на протяжении тысячелетий. Появилась необузданная сила, хранившаяся до этого в закоулках возможностей человека. Она в сочетании с возникшим желанием убивать, и делала меня диким зверем, нацеленным на убийство.

Остановить такое, можно только применив оружие, причем несколько раз, так как тело не реагировало на раны. Можно и контролировать подобное, но только в результате долгих тренировок, совместив с силой воли, научившись правильно использовать нервную энергию.

Я лишь смог почувствовать, что мое тело продолжает кромсать противника, а душа, которую он смог увидеть, вернее, почувствовать каким-то шестым чувством, вылетев из этого обезумевшего тела, как бы со стороны наблюдает за этими «подвигами» разъяренного существа. Она не хотела участвовать в этой вакханалии, но и уйти, бросив тело хозяина, не могла.

Она вдруг заметалась, как бы ища место, где можно обратно проникнуть в тело хозяина, торопясь и боясь не успеть. Не успеть защитить и сберечь свое гнездо, как птица, которая защищает от змеи своих птенцов, свой дом и семью. А моё тело и было её домом. Не дано нам, видеть, как может метаться наша душа в моменты, когда гибнет её дом, как она пытается вытащить нас из дыры, куда усердно тащит нас дама с косой. Как пойманная птичка в силки бьется она и пытается вырваться, одновременно пытаясь спасти свой дом, свой приют на этой грешной земле.

Не могут это видеть люди. Лишь только в момент наибольшего напряжения всех чувств некоторым удается. И тогда появляется жалость, и обида что не смог противостоять злому року, не смог уберечь себя и свою душу в борьбе за свое существование. Лишь сожаление, что другая сущность сильнее, и ты уже ничего не можешь поделать и не в состоянии ничем помочь своей бедной, испуганной душе.

Очнулся я как ни странно не на небесах, а в палатке, правда, связанным по рукам и ногам крепкими веревками. Голова болела как после обильного применения спиртных напитков. Такое было у меня только раз, после окончания школы. Мы тогда всем классом отправились на природу, чтобы отметить свое вхождение в долгожданную среду «взрослых людей», ну и вошли, да так что наутро никто голову поднять не мог. С тех пор я остерегался пить что-то крепче пива. Вот и сейчас голова трещала, как говорится «по швам», но не от «божественного нектара». Это я помнил хорошо. Но вот как закончился бой, я точно не помнил. По связанным рукам догадывался, что доверия ко мне не прибавилось. В палатке никого не было, а пить хотелось страшно, еще по малому, тоже хотелось.

– Х-р-р-шы – попытался позвать хоть кого-нибудь, но звуки, издаваемые мной, мало походили на членораздельную речь, да и слабы они.

Я попробовал встать.... Нет, это явно мне сейчас не под силу. Ничего не оставалось, как ждать. Должен же кто-то придти.

– О-о-о черт, как все болит. – Все тело горело, как ошпаренное кипятком. Выделить наиболее болезненные участки невозможно по простой причине – все болело, все тело, а особенно голова. Я чтобы не потревожить голову даже думать перестал.

Пить хотелось все сильнее, я застонал и видимо кто-то услышал. Вошедшим оказался переводчик.

– Очнулся? Сын ишака и лошади. Лучше бы ты сдох. Одни неприятности от тебя. Не понимаю, почему хозяин тебя ещё не убил? Ну да ладно. Аллах знает, кого убить, кого помиловать. Давай-ка я тебя напою.

Он, приподняв голову, стал меня поить из фляжки. Казалось, что я попробовал нектар, так вожделенна была эта вода для моего многострадального тела.

– Какой раз я в таком разбитом состоянии? – подумал я, с упоением глотая воду – кажется, моя сегодняшняя жизнь вся состоит из череды постоянных лечебных процедур. Тело уже, наверное, устало от всего этого непотребства. Не успевает залечивать одни раны, как ему новые делают. Или привыкло уже, и решило что это его нормальное состояние. Ведь ни одного места на теле непобитого нет. Да.... Нет предела человеческого терпения.

Наконец вроде напился, теперь бы обратную процедуру сделать.

Так как говорить я не мог, то знаками показал, что хочет отлить.

– Я боюсь тебя развязывать, лучше я позову охранников, пусть они тебя отведут.

Появившиеся стражи тоже с опаской стали поднимать мое тело.

– Что-то я вчера натворил. Даже эти меня боятся. Подумал, но спрашивать ничего не стал, да и не получалось у меня. – Если нужно сами расскажут.

Хоть и стоял еле-еле, но все-таки смог сделать себе облегчение сам.

– Теперь бы еще съесть чего-нибудь. Осторожнее! Болит же все.

Но душманам были без разницы чужие желания, чужие болячки – это не свои, и они, положив меня опять на лежак, вновь связали мне руки.

Переводчик вместе с охранниками вышел из палатки, так и не объяснив ничего. Стражи тоже молчали.

– Да информации ноль.... Ну и шут с ними, жаль, что нет этого лекаря, он быстро лечил с помощью каких-то хитрых своих мазей. Записи так и остались у меня, и их не найдут, если только не станут потрошить мой вещмешок, но это вряд ли, я его сделал таким пахучим и грязным, что даже прикасаться не станут, да и амулет там же. Старик, что раньше посещал во снах, не появляется. Видимо амулет намоленный дервишем, был проводником его сущности, а иначе чем можно объяснить его появление в моих снах. А сейчас он стал уже моим и поэтому старик больше меня не посещает. Интересные конечно артефакты, жаль будет, если не удастся их сохранить. Это хорошо, что я ещё пока трепыхаюсь и не опускаю руки, даже про подобные безделушки не забываю. Надежда все устаканить и привести к хорошему концу, это такое дело, которое примеряет со всем нехорошим в жизни и, как правило, она нас покидает последней.