Владимир Ропшинов - Князь механический

Мише рвало горло, и что-то страшное происходило со щекой. Он не видел, что именно, только чувствовал, будто ее придавили раскаленным прутом, каким клеймят скотину. Хотелось кашлять, но это еще больнее, и он изо всех сил сдерживал позывы. Проще всего было лечь и умереть, даже не бежать, потому что боль все равно не отпустит. Он бы лег и умер, но рядом, слева и справа, шли товарищи и хрипло, через кровь кричали «Ура». Не было сил думать, а идти силы были, он шел и кричал вместе со всеми.

Перед мостом они встретили немцев.

– Вперед, братцы, – прохрипел прапорщик. Он взмахнул шашкой, вдохнул отравленный воздух, соляная кислота потекла по его горлу в легкие и забулькала в них. Дышать было уже невозможно, но еще можно бежать. Цепь побежала вперед.

– Die Toten, – пронеслось по немецким рядам, – die Toten kommen!

Мертвые русские шли на живых немцев.

На фортах крепости Осовец те, кто мог ходить, вставали к орудиям. Кровоточащими пальцами соскребали они с медных ручек колес наводки и капсюлей снарядов толстый зеленый слой окиси хлора. И командиры сквозь сочившиеся кровью тряпки на лицах кричали наводчикам координаты заранее пристрелянной на случай вражеского прорыва линии окопов сосненской позиции.

Немцы могли давить мертвых ногами, но не умели воевать с ними. Они остановились, неуверенно постояли на месте, глядя сквозь стекла противогазов на приближающуюся цепь 13-й роты Землянского полка, и повернули назад. Огненный вал крепостной артиллерии накрыл бегущий ландвер. Немцы уперлись в русские проволочные заграждения, которые так легко прошли в начале атаки. Они останавливались, толпились перед узкими проходами, проделанными ими с утра, снаряды врезались в их скученные ряды, раскидывая в разные стороны ошметки тел и обрывки формы, головы в бесполезных противогазах, руки, ноги, внутренности, они падали на колючую проволоку, цеплялись за нее и повисали на всеобщее обозрение, как товар в мясной лавке. Командиры орудий на фортах кричали «огонь», а вместо слов издавали только кровавый хрип, но расчетам и этого было достаточно, и пушки один за другим выбрасывали снаряды, оседая на противооткатах, а латунные гильзы со звоном, дымясь, падали на бетонный пол.

Паровоз надземной железной дороги остановился у остановки «Пантелеймоновский мост», где начиналась шедшая к Спасо-Преображенскому собору Пантелеймоновская улица. Когда все пассажиры вышли на висящую над Фонтанкой на клепаных опорах эстакады стальную платформу, а кто хотел сесть – сели, он дал пронзительный гудок и сорвался с места, понесся в сторону Невского и дальше, к вокзалам западных железных дорог. В клубах его замерзающего на лету пара и дыма потонула вся набережная, скрылся Инженерный замок, и только шпиль его Михайловской церкви спасся, вырвался наверх, в свободный, чистый воздух между городом и небом.

Полковник жандармского корпуса Михаил Степанович Комиссаров, спрятавшись от ветра в поднятый воротник, спустился по крашенной зеленой краской с подтеками винтовой лестнице на левый берег Фонтанки, к трехэтажному зданию Петербургского охранного отделения. По привычке, хотя нужды в конспирации теперь уже не было, он пошел не к его подъезду, а прямо по Пантелеймоновской, и там, где она у Гангутской церкви ломала свою линейность, свернул в большой дом с курдонером [21] Курдонер – открытый двор, выходящий одной своей стороной на улицу, так что здание получается в форме буквы П. В Петрограде в начале XX века любили строить дома с курдонерами, так как благодаря этому увеличивалось число дорогих квартир с окнами на улицу. , перекрытым высокой аркой. Дворник, дежуривший у ворот, покосился на него, но, узнав в лицо, лениво пропустил. Это был один из многочисленных запасных входов в Охранное отделение, которым пользовались его чины, не желавшие быть узнанными, но и не нуждавшиеся во встречах на конспиративных квартирах.

Через обычную для Петрограда систему проходных дворов Комиссаров прошел насквозь весь квартал и вышел к Охранному отделению. Он зашел с черного хода, и двое жандармов с 2,5-линейными винтовками вытянулись, отдав ему честь. Комиссаров небрежно махнул им рукой. Через главный зал, где в это время проходила тренировка отряда филеров [22] Филер – сотрудник тайной полиции, осуществляющий скрытное наружное наблюдение за подозреваемым. – человек двадцать в одежде всех сословий расселись вдоль стен и смотрели, как в центре двое пытались вытащить у третьего, изображавшего праздного гуляку, бумажник, – он прошел к следующей лестнице, ведущей на третий этаж, в кабинет начальника отделения Петра Ивановича Рачковского. Рачковский ждал его.

Начальник петроградского Охранного отделения Петр Иванович Рачковский был пухлым и необыкновенно бодрым, несмотря на возраст, человеком. Свою карьеру он начал еще в царствование Александра II; как и большинство его коллег, был революционером, после ареста предложившим свои услуги полиции. Подозревали, что он причастен к убийству министра внутренних дел фон Плеве, организованному его агентом Азефом. Обвинения против Рачковского выдвигали охотник на провокаторов Владимир Бурцев и начальник департамента полиции Лопухин, предавший гласности имена известных ему сотрудников среди террористов. Но прямых доказательств не было, и в 1919 году Рачковский возглавил петроградское Охранное отделение. Перемещение людей вверх и вниз по карьерной лестнице в этом ведомстве всегда происходило по своим внутренним законам, не сообразуясь с общепринятой логикой и моралью.

Рачковский сидел за резным письменным деревянным столом, уставленным телефонами и заложенным бумагами. В углу стола, ближе к входу, стоял небольшой прибор, похожий одновременно на перегонный куб своей колбой с красной жидкостью и змеевиком и на фонограф – направленной на посетителей граммофонной трубой, валиком и шестеренками. Об его назначении никто Рачковского не спрашивал, а Рачковский никому не говорил, но Комиссаров знал, что это – фобограф, прибор для измерения страха и ненависти. Такие в количестве нескольких десятков штук были сделаны по заказу полиции военно-евгенической лабораторией в подземельях Новой Голландии. Считалось и было подтверждено экспериментальным путем, что перед совершением задуманного убийства будущий убийца, как бы хладнокровен он ни был, переживает одновременный всплеск чувств страха и ненависти. Прибор, который, как собака, умел почувствовать их запах, выделяющийся из тела, предупреждал об этом хозяина, и у Рачковского было несколько секунд, чтобы успеть нажатием электрической кнопки под столом вызвать охрану или, в крайнем случае, выстрелить первым. Поэтому, подумал как-то с усмешкой Комиссаров, если у него когда-нибудь возникнет нужда убить Рачковского, он предварительно накурится опиумом – это собьет фобограф с толку.