Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – штатгалтер

— Завтра с утра. У них там, как я понял, еще не все готово.

Я хлопнул его по плечу.

— Мужайтесь, Карл-Антон! Маркус уже близко, и мир никогда больше не будет прежним. Как и мы. Спасибо за весть. Отдыхайте, а то вы что-то совсем бледный. Эти жены пастухов тоже бывают кровопийцами, как и придворные дамы. Говорят, все женщины одинаковы, и хотя верить не хочется...

Он слушал озадаченно, я проводил его до двери и, открыв ее, сказал громко, чтобы все слышали:

— Спасибо, Карл-Антон! Вы полезный нашему трудовому коллективу человек.

Проклятое Болото, повторил я. С Вельзевулом встречался тоже на Проклятом Болоте. В далеком северном Сакранте в разгар лютой зимы. Сейчас лето и побережье Южного океана, однако без Проклятого Болота, как вижу, не обойтись...

Наверняка народ что-то да чувствует, раз сам избегает ходить в такие места и даже скот не пускает пастись по берегам. А их именует Проклятыми, или Затерянными. Подруга Зигфрида, чародейка Скарлет, сообщила, что силы ада не могут выходить на поверхность, исключая самые дикие места, куда не ступала нога человека и, конечно, где не проходили священники, уже своим присутствием освящая землю.

От двери пахнуло солнцем с его теплом и ласковостью, я не стал поднимать головы, уже зная, что вошла Бабетта, как-то либо незаметно миновав сэра Жерара, либо убедив, что не обидит их лорда, хотя, скорее, первое.

Она остановилась за моей спиной, я не стал закрывать от нее бумаги, все рутина, а важное держу в голове, она молчала, я тоже помалкивал, даже не очень обращал на нее внимание, как на очень близкого и родного человека, что постоянно рядом, перед которым вовсе не обязательно держать спину прямой, а лицо мудрым.

— Долго же тебя не было...

— Разве долго?

Она ответила после паузы:

— Смотря как считать... и кто будет считать. Вроде бы и недолго, но от тебя пахнет... нет, это не запах, что-то иное... Рич, мне страшно даже подумать, где ты побывал, что видел, что делал!..

— Глаза боятся, — согласился я, не оборачиваясь, — а руки делают. Ну, это наша мужская поговорка. Когда, например, смотришь на крокодила или что-то страшное. Дескать, надо. Для здоровья полезно.

Она улыбнулась, я это чувствовал, а когда повернулся к ней, она в самом деле растянула рот в улыбке, только глаза грустные и даже печальные, но все такая же светлая, в золоте пышных волос, с румянцем во всю щеку, белозубая и с высокой грудью, что просится в мои ладони.

— Был на Севере? — спросила она.

— Заметно?

— Чуть-чуть, — сообщила она, — что там у тебя такое важное?

Я посмотрел с интересом.

— Ты впервые спрашиваешь о Севере, заметила?

Она обошла стол, села в кресло сбоку, красиво закинув ногу за ногу, чего никогда не позволяют себе ни придворные дамы, ни крестьянки, ни даже уличные девки.

— А что здесь такого?

— Ничего, — ответил я. — Но либо хочешь узнать, как отношусь к Северу лично я, либо просто те королевства тебе недоступны. Кстати, а в самом деле я тебя встречал только в Сен-Мари... Наверное, потому и племянник императора перебрался на ту сторону Большого Хребта, что там его ваши не достанут?

Она мило наморщила носик.

— Рич, ну что ты в самом деле... Кому интересны те дикие северные королевства? Когда побываешь в императорском дворце, ты совсем иначе посмотришь на эту глушь. Даже Сен-Мари... вообще-то глушь. Дикая.

— Точно?

— Точно-точно, — завершила она и спросила настороженно: — Что там внимательно разглядываешь?

— Да так, — ответил я, — мысля пришла странная... А что, если Ева согрешила не только со Змеем? И тогда в нас есть что-то еще?

Она фыркнула:

— И ты додумался до этого, глядя на меня?

— Точно, — сказал я. — Есть в тебе что-то эдакое...

— А в тебе? — спросила она. — Рич, давай не будем будить спящих собак.

— Да это так, — ответил я с ленцой, — мысли всякие, философские, ни к чему не обязывающие и никуда не ведущие... Вот даже не представляю, что если бы Змей не совратил Еву?.. И не родились бы от него Каин и Авель?.. Каким был бы мир? Какие были бы люди? Человечество?

Она хмыкнула.

— Но он же совратил?

Я сказал с досадой:

— Ну вот всегда маховые перья выдергиваешь прямо из хвоста! Больно же. И обидно. Я же профессиональный мечтатель, работать не люблю, но когда что-то намечтаю, так это ж горы добра и щастя! Почему люди такие злые, не замечают?.. Ладно, у меня, знаешь, есть идея. Просто потрясающая и такая новая, такая новая!

Она сказала с интересом:

— Давай, слушаю.

— Вон там у меня постель, — сказал я, — ты ее, конечно, не заметила... Мы там покувыркаемся, а утром договорим все, что не успели.

Она покачала головой.

— Хочешь прислать меня, а сам на коня и в темную ночь к приключениям?

Я опешил.

— Ты чего так решила?

— Рич, — протянула она с укором, — я же тебя понимаю. Других обманывай, а я чувствую, что душа твоя уже скачет на твоем черном коне, дерется, защищает... Ты ведь всегда защищаешь, не заметил?.. Ага, по глазам вижу, засмущался!

— Да вот такой я скромный, — пробормотал я, — и застенчивый. И как только ты разглядела мое глубоко упрятанное благородство и высокость низких душевных стремлений?

Она спросила в упор:

— Поедешь этой ночью?

Я сказал сердито:

— Да!.. И что? Может, я к даме сердца. Пока муж спит, а я по винограду взберусь к ее высокому окну, она отворит, и мы займемся любовными утехами!

Она грустно улыбнулась.

— Если бы так, я бы слова не сказала. Но ты помчишься воевать, рубить, раздавать удары и получать их в ответ, а враги у тебя с каждым днем все сильнее.

— Не подглядывай, — сказал я. — И вообще, такую умную никто замуж не возьмет. Кому нужна женщина, что видит каждого насквозь?

— Тому, — отпарировала она, — кто не побоится. Или кому скрывать нечего.

— Таких нет на свете!

— Нет, — согласилась она, — но кому-то начхать на такие мелочи. Одного из таких я знаю... Рич, остановись. Тебя ждет нечто ужасное, я чувствую. Чем тебя соблазнить? Никакие женщины тебя не остановят, знаю. Тогда, может быть, это?

Она положила на стол книгу в медном переплете с благородным узором из серебра.

Я с изумлением уставился на ее руки.

— У тебя же ничего не было!

Она слабо улыбнулась.

— Я все время держала ее в руках. Эта книга может становиться незримой. В библиотеке лорда Роккерта прикидывалась обычной, но я ее заметила сразу...

Я осторожно приоткрыл, яркая титульная страница, роспись киноварью, тщательно вырисованные заглавные буквы. На первой же странице часть букв сразу засветилась предостерегающе-багровым огнем, одни вовсе исчезли, другие сдвинулись, образовывая новые слова и словосочетания. Страница стала трехмерной, рельефной, я ощутил, что это уже не бумага, а то ли поверхность камня, то еще чего-то твердого, буквы, как вижу отчетливо, не написаны, а высечены на гладкой поверхности.