Дмитрий Дюков - Последний князь удела. «Рядом с троном - рядом со смертью»

Уже давно стоило задуматься над введением системы измерительных величин. Одинаково именуемые меры объёма, расстояний и веса отличались в разных местностях. Аршин мог значительно меняться, в зависимости от того, что и где мерить. Особенная беда была с малыми величинами. Для того чтоб получить изделия нужного размера, вместе с заданием посылались размерные эталоны в виде деревянных реек, шнурков с узлами и всяких фигурных форм, именуемых кружалами. Мне давно хотелось иметь хотя бы термометр, но пока не удавалось получить ровную, прозрачную, тонкостенную стеклянную трубочку. Кузнецы определяли температуру металла по его цвету, по скорости воспламенения щепок и испарения плевка. Для химических опытов требовались более точные методы.

За три недели до Рождества из Углича отправлялись в разные стороны санные обозы. В Устюжну Железопольскую уезжали строитель плотин Карп со своими помощниками, двое мастеров-кирпичников да артель нанятых плотников-сицкарей с образцом промывочного стана для руды и набором инструментов от кузнеца Миронова. В Москву и Ярославль отправлялись торговые караваны. Везли они на продажу сукно, уклад в прутах и полосах разных сортов да несколько сот пудов гвоздей. Эти нехитрые скобяные изделия начал массово катать на стане Акинфов. Прокатные валки и вертикальный молот для рубки заготовок и штамповки шляпок удешевили процесс изготовления гвоздей в несколько раз. Я ещё в конце осени принимал семерых возмущённых кузнецов-гвоздоделов Углича. Конфликт с ними удалось уладить путём организации этих челобитчиков в артель да выдачи им беспроцентного кредита на устройство такой же, как у Фёдора, мастерской.

После отправления обозов с товарами я фактически переселился на другой берег Волги, поближе к своим лаборантским палатам. Для работы с химикатами мне требовались помощники, не особо религиозные, которых несложно было уговорить помалкивать об опытах при посещении ими церкви и работать в праздники. Задачу подыскать мне в помощь неболтливых расторопных пареньков поставил Ждану.

— Вот, полюбуйся, привёл свейских полоняников, — дядька притащил с собой двух ребят лет тринадцати уже на следующий день после получения задания. — Лучше всех в работном доме шерсть перебирали, глаз у них зоркий да руки ловкие. Опять же русской речью научились молвить сии юнцы, хоть и молчуны изрядные. Вот токмо в истинную веру переходить не желают.

— Как зовут? — обратился я к одному из парней, на вид постарше и покрепче.

— Юкка Иванайнен, — представился тот.

— Странное прозвище родовое, откуда такое? — поинтересовался я фамилией будущего помощника.

— Деда Иваненом прозывали, — объяснился молодой финн.

— Ясно. Юшкой Ивановым значит, будешь, или Юркой, что то же самое, — мне пришло в голову переименовать подростка.

Тому такая смена имени не сильно понравилась, он нахмурился, но возражать не решился.

— Тебя как кличут? — поинтересовался я у второго.

— Стен Михельсон, отца Михелем звали, — шустро ответил мальчишка.

— Свей? — стоило уточнить его национальность.

— Хами, по-русски народ емь именуемый. Именование эдакое издревле у нас в роду, ещё прадеда им крестили.

— Ладно, теперь Стенькой Михайловым будешь, а повзрослеешь, то и Степаном. — Переведённые имена и фамилии мне запоминались лучше, а то уже от кучи разнонародных прозвищ голова шла кругом, словно тут не Углич, а Вавилон какой-то.

На удивление, мои новоприбранные лаборанты освоились довольно быстро, особого испуга перед бурлящими химикатами они не испытывали. Это имело и не очень приятные последствия — ожоги термические и кислотные происходили ежедневно. Уже к Рождеству парни выглядели так, будто я их три недели огнём пытал. Похоже, именно так считали все окружающие, нашу лабораторную избу местные жители обходили за версту. Я в свою очередь изучил практически все финские чертыхательства и богохульства — «перкеле», «хииси» и «лембя» призывались в нашей химической мастерской ежечасно.

За декабрь мы вполне научились получать различные кислоты в небольших количествах. Первой сжиганием серы изготавливалась серная кислота или, как здесь называли, купоросное масло. Затем воздействием полученной едкой жидкости на соль и селитру получали её соляный и азотный аналог. Получать серную кислоту в более-менее больших количествах не получалось, моя идея со свинцовыми камерами оказалась неуспешной. Видимо, в местном свинце присутствовала куча примесей, и его разъедало. Со дня на день ожидался обоз из Устюжны, с ним должны были прибыть заказанные мной летом чугунные реторты. С этими литыми колбами я надеялся начать очистку металла так, чтобы не терять примеси, среди которых могли оказаться довольно ценные.

В самый канун Рождества Ждан Тучков всё-таки забрал меня в княжеские палаты, моё присутствие на праздничных церемониях являлось обязательным. Юшка и Стенька, довольно скромно отпраздновавшие этот праздник десять дней назад, остались проводить дальнейшие опыты самостоятельно. Им я поручил смешать в очень малых количествах крепкое хлебное вино и аква виту с селитряным маслом и осторожно прокипятить состав. Очень уж мне хотелось получить эфир для анестезии. Помимо этого, кузнец Миронов привёз с городской бойни два воза потрохов скота и заказал моим финским помощникам изготовить для него в чугунках кровяной соли.

Рождественские праздники стали для меня тяжёлым рабочим временем. Находиться днями напролёт на праздничных богослужениях выходило крайне утомительно. Я с нетерпением дожидался окончания первой послерождественской седмицы, после которой торжественные литургии служились уже не каждый день. Однако второй день января принёс новые проблемы.

— Мальцы с того берега прибежали, бают, мол, литвинский наймит в твоих потешных хоромах замертво валяется. Отчего Богу душу отдал, не поймёт никто, может, зельем каким отравили, — ошарашил меня утренней новостью Ждан.

Спешно собравшись, я отправился с дядькой к своей лаборатории. У входа в неё переминался с ноги на ногу немного испуганный Стенька Михайлов.

— Чего топчешься? Покойников не видывал? — грубовато обратился к нему Тучков.

— Видел, токмо уж больно страшно сей вор помер. Пена кровавая изо рта, а ликом — будто преисподнюю увидел, — оправдывался паренёк.

С изрядной опаской мы вошли в помещение. Покойник валялся на полу, перед смертью его явно скручивали судороги. На полу валялся опрокинутый чугунок, из него вытекла сероватая масса.

— Яз сей горшок на ночь томиться в печке оставил, видно, литвин в него любопытствовать полез, — сообщил молодой помощник.

— Чего вы в нём варили? — поинтересовался я у паренька.