Владислав Русанов - Отрок московский

– Он такой же купец, как я смердова дочь… – в наступившей тишине проговорила смолянка.

– Знать бы раньше, какой он гад подколодный… – задумчиво отозвался Никита.

– Надо тебе было за него вступаться? – вмешался татарин. – У нас про таких говорят: лицо белое, а сердце черное.

– Я бы себе никогда не простил, когда бы людей бросил в беде… – рассеянно ответил ученик Горазда. – Что ж мне, сравняться с ним, что ли?

– Русский человек даже инородца в беде не бросит, – добавил подошедший Мал. И тронул за рукав Василису. – Темная душа у этого Андраша Чака. Нам теперь настороже быть надо.

– Андраш Чак… – повторила за стариком девушка. – Андраш Чак… Слыхала я про одного Чака. Уж не родич ли?

– Что ж он, совсем дурак, если с тайным поручением едет, а своим именем называется? – удивился Никита. – Неужто придумать ничего нельзя было?

– Ты же видишь – он себя самым умным, самым богатым, самым красивым считает. А мы дикари и схизматики.

– А что такое «варварская?» – спросил Улан. – Почему он Русь так назвал? Обидеть хочет?

– Да он и не хочет, а обидит, – махнула рукой Василиса. – Ладно. Утро вечера мудренее. Спать пора. А утром уж отправимся… Куда ты хотел, Никита?

– На Туров нам надобно…

– Это, значит, через Друцк и Свислач… – рассудительно проговорил смоленский дружинник.

– Да, – кивнул парень. Он хотел добавить: «И Олекса Ратшич то же самое советовал», – но вовремя прикусил язык. Надо меньше болтать, а иначе вся Белая и Черная Русь будет знать, куда он собрался.

Никита поднялся, ощущая непривычную слабость в коленках. Неужели вино так подействовало? Украдкой взялся за край стола, чтобы не шатало.

– Утро вечера мудренее…

– Что это ты со мной соглашаться начал? – непритворно удивилась Василиса.

– А я сейчас со всеми согласен. Лишь бы спать отпустили.

– Тогда пошли.

Конопатый мальчишка – тот самый, что приносил яичницу, – отвел их наверх. Горенка, которую Молчан отвел парням для сна и отдыха, больше походила на собачью конуру – тесная, узкая, пыльная.

«Небось Андраша не в такой устроили, – подумал Никита, с наслаждением вытягиваясь на жесткой лавке. – А может, и в такой… Да какая разница? Лишь бы выспаться…»

За стеной бурчал недовольным голосом Мал. Василиса отвечал односложно: «Да! Нет! Не знаю! Отстань!» Последнее, что запомнил Никита, проваливаясь в глубокий сон, был громкий, со стоном и подвыванием, зевок Улан-мэргена.

Никита проснулся от пронзительного визга.

– Уби-или-и-и-и!!!

Крик врывался в уши, будто раскаленный добела шкворень, отдаваясь ноющей болью.

– Уби-или-и-и-и!!!

С трудом, преодолевая тяжесть век, ставших вдруг неподъемными, парень открыл глаза.

В полумраке горницы плыли неясные тени. Понадобилось несколько мгновений, чтобы они притянулись друг к дружке и явили распяленный криком рот, вздернутый нос, усеянный конопушками, и непокорные вихры, торчащие надо лбом.

«Где я видел это лицо? Ах да… Постоялый двор. Колченогий Молчан, рьяно отстаивающий необходимость поста перед венграми… А этот мальчишка – прислуга при корчме. Да что ж он так орет? Будто режет кто…»

Никита попытался встать и понял, что лежит не на лавке, а на полу. Должно быть, скатился ночью и сам не заметил. Не иначе, вино виновато. Сладкое, хмельное, оно как Иуда Искариот, примкнувший к верным ученикам Христа, апостолам. Пьется легко, согревает тело и веселит душу, зато потом отдается хуже заразной хвори. Не зря говорил Горазд – для мастера-бойца вино хуже яда, ибо заставляет руки дрожать, а ноги спотыкаться, затмевает разум и вселяет излишнюю гордыню, что почти неизбежно ведет к поражению в схватке.

«А кого же там убили?»

Парень хотел задать вопрос вслух, но из пересохшего горла вырвался лишь хрип.

Конопатый отшатнулся, словно услышал рычание медведя или шипение гадюки.

«Да что же это такое?»

Нужно вставать. Никита приподнялся на локте. Голова отозвалась нестерпимой болью, казалось раскалываясь изнутри.

«За что, Господи?»

Он схватился за лоб и почувствовал, что рука измазана чем-то липким и густым. Парень уставился на ладонь. Кровь? Откуда? Почему?

За спиной у орущего мальчишки выросла плечистая тень.

– Ох ты… – выдохнула она голосом Молчана. – Ох, беда-то какая… Что же ты натворил, лиходей? А ну, Данька! Бегом за стражей!

Вихрастый мальчишка метнулся, снова превращаясь для взора Никиты в смазанную тень, и исчез.

– А ты только дернись, головник! – пообещал корчмарь. – Враз по черепу огребешь! – Он многозначительно потряс тяжелым колуном.

«С кем это он говорит?» – Никита, с трудом ворочая затекшей шеей, огляделся. Кроме него, на полу лежал еще один человек. На спине, устремив седую бороду к грязному потолку. Что-то в его облике показалось смутно знакомым…

Мал?

Никита, забыв о тяжести и боли, рывком сел.

– Не балуй! – грозно прибавил Молчан, отшатываясь и занося топор.

Не взглянув даже на хозяина постоялого двора, Никита пополз к смолянину.

«Как же так, старый… Кто же тебя? За что?»

– Кому ж, окромя тебя? – визгливо выкрикнул витебчанин. Очевидно, последние слова парень произнес вслух. – У-у-у, головник! Креста на тебе нет!

Нательная рубаха Мала – старенькая и поношенная – пропиталась кровью на груди. Сразу и не разберешь, куда ударили и чем…

– Вон ножичек лежит, лиходей приблудный… – словно подсказал Молчан.

Несколько мгновений Никита осматривал тело, пока не обнаружил распаханное горло. Сила удара была такова, что лезвие рассекло гортань и мышцы до кости. После такого никто не выживет.

– Ишь ты, ползает… Вроде бы ни при чем! – бубнил в стороне витебчанин. – Ножик бросил. Думал, не дознаемся… Да ты на руки свои посмотри, головник…

– Где Улан? – сипло проговорил Никита.

– Кто?

– Улан-мэрген…

– Морда татарская, что ли? – почему-то обрадовался Молчан. – Спит! В дымину пьяный… Что за люди! А еще прикидывались…

«Кем я прикидывался?»

– С именитым гостем приехали! За одним столом с ним сидели!

«Заткнулся бы ты, а? Голова раскалывается…»

Никита угрюмо посмотрел на корчмаря. Тот зябко поежился и отшагнул за порог. Открыл рот, собираясь выдать новое обвинение, но замолк и сник.

Парень глубоко вздохнул, стараясь унять колотящееся сердце. Мысли отчаянно сопротивлялись, не желая собираться вместе, словно непослушные овцы на лугу – без хорошей собаки и не сгонишь в кучу. Да, они приехали вчера затемно. Венгерский купец Андраш Чак угощал вином, вел непонятные разговоры – приглашал путешествовать вместе, кажется, заигрывал с Василисой. Да! А где смолянка? Ведь это, кажется, не та горница, где Никита засыпал, а их…