Владислав Русанов - Отрок московский

Парень поднял голову – закаменевшее лицо друга ему не понравилось сразу. А когда он проследил за его взглядом, то меж лопаток побежал холодок нехорошего предчувствия. Прямо из леса к ним шагали двое. Вернее, шли на лыжах, бесшумно скользя по снегу.

Оба высокие, в простой домотканой одежде. Только один – старик с длинной белой бородой, худой и костлявый, а потому похожий на Горазда. А второй показался Никите знакомым. Русая нечесаная борода, непокорные кудри, широкие плечи и полушубок нараспашку.

Любослав? Разбойник, который сбежал из-под стражи?

Похоже, он. Точно, он!

А кто же его спутник?

Тут Вилкас еще раз удивил друзей, шагнув вперед. Литвин поклонился в пояс и поприветствовал старика.

– Поздорову тебе, почтенный Финн!

Седобородый улыбнулся. Остановился, придержав за рукав Любослава. Кивнул.

– Я вижу, ты нашел своих друзей, вьюноша?

– Нашел!

Вилкас говорил твердо, но Никита заметил, что его друг поежился под взглядом серо-голубых глаз старика.

– Тогда нам есть о чем поговорить, – седобородый поправил куколь. – Разведем костерок, посидим?

Небольшой костерок развели в ста шагах от дороги. Отсюда случайный прохожий не заметит отсветов между деревьев. Никита был бы рад и подальше отойти, чтобы запах дыма до тракта не долетал, а то мало ли… Стражники и дружинники встречаются ой какие дотошные. Вроде бы витебчане излишне ретивые на княжеской службе им пока не попадались, а кто его знает? Повстречается воевода, хоть чуточку похожий на Илью Приснославича, что по прозвищу Лют, и наведаются к стоянке. Так, мол, и так, православные, почему среди ночи в лесу дремучем скучаете? Почему в город, под защиту стен крепостных и оружия княжеского, не торопитесь? Аль недоброго чего замыслили? Начнутся разговоры, выяснения… А оно надо?

Огонь развели очень быстро. Вилкас нащепил ножом сухих веток, наломал тонкого хвороста. Любослав приволок, выкопав из-под снега, две валежины, уложил их по обе стороны от пламени. Дровосеки, бортники, охотники – люди, промышляющие в лесу, – называют такой костер нодьей. Бревна можно потихоньку подвигать и греться от ровного жара всю ночь.

Финн отлучился ненадолго – не говоря ни слова, скрылся за деревьями. Никита сперва подумал, старик по естественной надобности в чащу отправился, но седобородый вернулся с двумя тушками зайцев в руках. Матерые зайчины – побольше, пожалуй, чем четверть пуда каждый. Улыбнулся и отдал дичь Улан-мэргену. Татарчонку объяснять не пришлось – ободрал и выпотрошил в мгновение ока, распял на еловых рогульках и закрепил над огнем.

От Никиты не укрылся косой взгляд литвина, брошенный на старика. С чего бы это?

– Это от моих друзей вам подарочек, – улыбнулся Финн, усаживаясь на свернутую епанчу и протягивая ладони над костром.

Вилкас только головой покачал, а старик, увидев недоумение на лице Никиты, пояснил:

– Мне стая волков местных помогает. Не побрезгуете, вьюноши?

– Каких волков? – охнул парень. А сам подумал: «После хлеба да воды, которым меня в порубе витебчане потчевали, я от мяса отказываться не собираюсь. Не на таковского напал…»

– Шутишь, почтеннейший? – Улан поправил одну тушку, которую языки пламени слишком уж облизывали. – Скажешь тоже – волки!

– Да какие уж там шутки, – вместо Финна ответил литвин. Почесал затылок, горестно вздохнул. – Вы уж простите, други, я вам раньше все обсказать должен был. Выходит, моя вина…

– Какая вина? – Никита завертел головой, не понимая теперь уже совсем ничего. – Вы уж объясните все по порядку.

– А вот как раз и присядем рядком, поговорим ладком, – усмехнулся старик. – Так у вас на Руси говорят?

– Ну давай, уважаемый. – Парень присел, как учил Горазд: вроде как на колени стал, но задницей на пятки. Незнакомому с чиньской борьбой человеку кажется: сидит, выказывая уважение старшему. Но Никита знал наверняка, что в любой миг взлетит в прыжке, подобно птице, перемахнув, не задумываясь, не только костер, но и головы присевших напротив людей.

Финн не торопился начинать разговор, хоть и сам предложил. Сидел, поглядывал цепким и не по-стариковски живым взглядом на парней. Будто изучал, хотел навсегда запомнить их лица.

Тихий и угрюмый Любослав, которого Никита запомнил совсем другим – нагловатым, отчаянным, задорным, в отличие от своего спутника, глаза отводил. Пялился на еловые лапы, согнувшиеся под снеговыми «коржами». Кусал губы, сопел недовольно. Точнее, как догадался парень, не недовольно, а смущенно.

«А ведь он же стыдится своего поступка на дороге, – вспыхнула внезапная догадка. – Не думал и не гадал, что повстречается со мной и с Уланом. Хотя ордынца он и не запомнил-то, пожалуй, а вот меня стесняется. Удивительно!»

Скажи еще вчера кто Никите, что повстречается он с лихим атаманом лесных разбойников, парень готовился бы к драке, ибо счел бы, что Любослав пожелает отомстить, утвердить свое превосходство. А тут такое преображение… Как это Финну удалось так быстро перевоспитать атамана? Видать, и вправду, не прост старикан, ох не прост.

– Оно, может, и к лучшему, вьюноши, что Вилкас вам ничего не рассказывал, – нарушил порядком затянувшееся молчание старик. – По опыту своему знаю, люди, когда узнают, кто я такой есть, с большой опаской ко мне относиться начинают. С большей, чем я того заслуживаю.

Никита слушал не перебивая. Только искоса поглядывал на не в меру горячего Улан-мэргена – не вспыхнул бы тот, как сухая солома, не наговорил бы дерзостей. Но, видно, в Орде, так же как и на Руси, с малолетства вколачивали почтение к старшим по возрасту. Нравится тебе человек или не нравится, боишься ты его или нет, ненавидишь или любишь пуще отца родного, слушать надобно не перебивая. А иначе и быть не может. Если уважение к старикам в молодых сердцах исчезнет, в одночасье весь мир обрушиться может.

– Значит, Никита – это ты? – глянули прямо в душу отражающие пламя костра глаза Финна.

– Я.

– Парень с куклой, я так и представлял тебя. Или почти так. Котел много не кажет…

– Это не я! – скороговоркой зачастил Вилкас. – Это не я рассказал. Он сам знает. Он многое про нас знает.

– Чаровник, что ли? – удивился Никита.

– Ну вот, и ты туда же, – усмехнулся в седую бороду Финн. – Не чаровник я. И не колдун. Чтобы тебе понятнее было, можешь меня знахарем считать. Знахарь – в любой земле человек уважаемый.

– Zynys, – подсказал литвин.

– Можно и так говорить. Смотрю я на вас, вьюноши, и сердце радуется. Сыновья трех разных народов, а подружились. Помогаете друг дружке, готовы в сражении спины прикрыть.