Константин Калбазов - Бульдог

— Господа, рад вас приветствовать.

Все трое, поспешили отвесить церемонные поклоны, выражая свою полную готовность исполнить любую волю императора. Чем тот не замедлил воспользоваться, увлекая посетителей за собой обратно в кабинет, из которого только что появился. При входе они раскланялись с академиком кафедры высшей математики академии Якобом Германом. Сейчас как раз закончился его урок. Загоревшись страстью к учебе, Петр пожелал учиться у лучших светил находившихся в России. А где им быть как не в Академии Наук и Художеств.

— Рассаживайтесь, места всем хватит, — Петр повел рукой, предлагая выбирать любое приглянувшееся место. — Итак. Начнем по порядку. Иван Лаврентьевич, я приказывал провести консилиум, относительно состояния здоровья всех важных персон, в частности входящих в сенат. Сделано ли?

— Фсе исполнено ф точности, фаше феличестфо. Кансилиумом назначены лечения и профилактические мероприятия.

— Особых опасений по поводу чьего‑либо здоровья нет?

— Нет, фаше феличестфо. Однако, хуже фсех обстоят дела у генерал–прокурора Ягужинского. Но если он будет следофать рекомендациям сфоего медикуса, ничего страшного приключиться не должно. Однако, господин генерал–прокурор…

— Будет исполнять все, что ему велит медикус. А как дела у Головкина?

— Годы берут сфое, но он фсе еще крепок, хотя и страдает подагрой. Однако, он не перегружает сфой организм, подобно Ягужинскому.

— Ясно. Теперь доложи о твоих успехах с оспой. Улыбаешься. Улыбаешься, немецкая душа. Ну!? — У Перта даже глаза загорелись и он невольно подался вперед, оперевшись грудью на заваленный различными бумагами, учебниками и тетрадками, рабочий стол.

— Результаты фесьма обнадеживающие, фаше феличестфо.

— Да? А если судить по тебе, так не просто обнадеживающие, а одержана полная виктория.

— Я не могу этого утферждать, фаше феличестфо. Слишком мало времени для профедения фсесторонних исследофаний. Но кажется. Только кажется, это не окончательно, фаше феличестфо. Средстфо способное защитить людей от этого настоящего бича челофечестфа найдено. И как я фам гофорил, фсе решил случай. Мне удалось прифести ф целостности образец лимфы [11] Лимфа — Представляет собой прозрачную вязкую бесцветную жидкость, в которой нет эритроцитов, но много лимфоцитов. Выделяющаяся из мелких ран лимфа называется в просторечии сукровицей. из пустулы той дефочки. Нашел я материал и здесь. Но именно перфый образец и его произфодные дают наиболее мягкое протекание болезни, и по срокам, и по общему состоянию зараженных.

— Все же есть!

— Фаше феличестфо, не стоит торопиться. Процесс научных изысканий фесьма долог, а здесь идет речь о челофеческих жизнях. Я ничего не утферждаю. Нужны дополнительные исследофания.

— И когда ты будешь готов дать окончательный вердикт?

— Не ранее чем через год.

— Еще год!?

— Фаше феличестфо…

— Вот же заладил! Сколько испытуемых уже было?

— Дфести дфадцать три челофека. Из них, сто дфенадцать инфицированы лимфой «Алена». Так зофут ту дефочку.

— А отчего не свое имя‑то дал?

— Если ф научных кругах посчитают…

— Ладно, ладно, то дело твое. Умершие есть?

— Среди испытуемых другой лимфой, один. От лимфы «Алена», нет.

— А при нынешней вариоляции, кажется двое на сотню?

— Та, фаше феличестфо.

— Так чего же тебе еще надо?

— Нужны еще испытуемые и наблюдения.

— Ладно. Получишь все потребное, — наконец сдался Петр не в силах переубедить медика.

С «добровольцами» для опытов Блюментроста проблем не было никаких. Петр попросту распорядился предоставлять в его распоряжение осужденных за преступления. Рисковать жизнями добропорядочных людей он все же поостерегся. Кто знает, как оно все обернется. А каторжане и так мерли часто и по многу, в том числе и от оспы. Так же, глядишь, подольше потрудятся на благо России, за грехи свои тяжкие. Да и условия в бараке доктора куда как приличные, и работ никаких.

Единственное неудобство, необходимость постоянно держать возле того барака сильный караул. Все же каторжане. Но этим пожалуй они и ограничивались. Петр как и обещал, предоставил в распоряжение лейб–медика все потребное.

— Иван Лаврентьевич, ты подумал насчет того, чтобы занять кафедру практической медицины в академии?

— Подумал. Но. Фаше феличестфо, у меня никак не достанет на это фремени. Мои изыскания, работа в медицинской канцелярии, обустройство аптек как обычных так и с приходящими больными. Фсе это отнимает слишком много фремени, и я не смогу по настоящему отдаться делам академии.

Что же, звучит вполне обоснованно. Но Петру отчего‑то казалось, что основная причина не в этом, а в младшем брате, являвшемся президентом академии. Быть в подчинении у Лаврентия Лаврентьевича, Ивану Лаврентьевичу не блажило. Сейчас же они считай на равных и каждый при своем деле. Впрочем, прав медикус, не дело нагружать одного человека сверх всякой меры.

— Теперь с тобой, Андрей Константинович. Признаться, вчерашний разговор меня сильно озадачил и раззадорил. А главное, возмутил. Человеку с такими талантами точно нечего делать на монетном дворе. Туда уже ушел приказ под моей подписью и ты откомандирован в мое распоряжение. Но запирать тебя в токарне деда с парой тройкой учеников, это небывалое расточительство. Лаврентий Лаврентьевич, как мыслишь, сможет ли Андрей Константинович стать достойным академиком кафедры механики.

— Думаю, что достойней человека найти трудно, ваше величество, — не поднимаясь со своего стула, президент академии умудрился сделать почтительный поклон.

Вот же. Вроде два родных брата, от одних родителей, а подиж ты. Иван Лаврентьевич говорит с ярко выраженным акцентом, как истый немец, словно и не родился в Москве. Наверное все дело в разнице возраста. Иван Лаврентьевич рос в то время, когда немецкая слобода в Москве была более замкнутым мирком. А Ларентий Лаврентьевич родился не просто на пятнадцать лет позже, а уже в другую эпоху. Акцент у него конечно же присутствует, все же немецкая слобода оставила свой отпечаток и на нем, но уже более мягкий и уж буквы‑то он все выговаривает правильно.

— А как там ваши академики, не заклюют? Братия у вас особая. Знаю я, что приказ мой выполните, но так же слышал, что отношение к тем, что с сильной протекцией, особое. Не хорошее отношение. А ему нужно работать, а не с кознями разными бороться. Поэтому давай как на духу, примут его иные академики и преподаватели или за выскочку посчитают.

— К господину Нартову относятся как к великолепному механику, мастерство свое постигшему наилучшим образом и привнесшему в развитие механики много полезного. Уверен, что говорю сейчас от имени всех — такому назначению мы будем только рады.