Александр Смирнов - Черный гусар. Разведчик из будущего

Позади Фонтанка, Апраксин двор с его блошиным рынком, впереди трактир, и, как рассчитывал Сухомлинов, новая жизнь, лучше той, прежней. В кошельке монеты, коими расплатились за оказанную услугу дипломаты.

Твердый шаг вперед. Рука коснулась кованой железной ручки. Потянул на себя, открыл и вошел внутрь. Огляделся. Трактир в будущем не изменится. Тот же запах сивухи, над головой облако густого табачного дыма. Стены побеленные, вот только столы, недавно изготовленные, не потемневшие от времени. Посетители почти не отличаются от тех, что видел он в далеком теперь для него тысяча девятьсот четырнадцатом году. Отличие лишь в том, что одеты они по нынешней моде. Простолюдины, офицеры, купцы, несколько крестьян да парочка студентов, забредших сюда заморить червячка.

Трактирщик тут же отреагировал на появление нового человека. Перестал вытирать тряпицей металлический кубок. Поставил его на стойку и уставился на гостя с таким видом, словно спрашивал: «Что в дверях-то стоишь? Проходи, раз пришел!»

Кроме трактирщика, отметил Игнат Севастьянович, на его появление отреагировали и офицеры. Они на мгновение прекратили пить и взглянули в сторону барона. Оценили вошедшего. Барон фон Хаффман понял, что не мывшийся вот уже три дня, чумазый, как черт, он не произвел на них впечатление. На всякий случай попытался определить по мундирам, каких они полков были. Разочарованно вздохнул. Офицера лейб-кавалерийского полка среди них не было, да и если бы и присутствовал, то никакой уверенности, что это граф Бабыщенко. Поэтому, придерживая сундук, в котором лежал его гусарский доломан, направился к трактирщику. Поставил его перед тем на стойку и проговорил:

— Я желал бы снять у вас комнату.

Произнес он это на ломаном русском. Как ни старался Игнат Севастьянович избавиться от акцента, так и не получилось. Тут же вновь ощутил на себе взгляды, и не только офицеров, но и простолюдинов. В памяти еще была жива дурная слава, связанная с Бироном. На иноземцев (впрочем, их недолюбливали во все времена) смотрели зло. Хотя большая часть немцев, французов, голландцев и швейцарцев приносили стране пользу. Вот только хорошее быстро забывается, а озлобление подолгу живет в человеческом сердце. Невольно Сухомлинов обернулся. Не сдержал улыбку, чем, может, сразу и разогнал недоверие к себе, и вновь, повернувшись к трактирщику, произнес:

— Я очень хотеть снять комнату в вашем доме. — Открыл кошелек. Высыпал несколько монет на стол и добавил: — Это задаток.

Мужичок взглянул на монеты. Одну взял в руки. Повертел, затем поднес и попробовал надкусить и лишь после этого улыбнулся.

— Глашка! — прокричал он. — Иди сюда!

Девушка, такая же чумазая, как и барон, сбежала по лестнице и вошла в залу. Подошла к трактирщику.

— Глашка, — сказал тот, — проводи господина в свободную комнату.

— Хорошо, Тихон Акимыч, — проговорила она, взглянула на фон Хаффмана и, улыбнувшись, скомандовала: — Ступайте за мной.

Черный гусар снял со стойки сундук и проследовал за девушкой. Прошествовал за ней по длинному коридору, поднялся по крутой лестнице на второй этаж и вскоре оказался у дверей, как потом выяснилось, двухкомнатной квартиры. Когда вошел внутрь, испугался, а осилит ли он финансово такие хоромы. Потом понял, что тех двух монет было достаточно, чтобы прожить в этой квартире как минимум неделю, а этого времени, по мнению Игната Севастьяновича, было достаточно, чтобы отыскать в городе графа Бабыщенко. Ведь должен же он когда-то прийти в трактир.

— Это вам, — проговорила девушка, протягивая ему ключ.

— Как тут пообедать? — полюбопытствовал барон.

— В трактире, но можно принести еду и сюда.

Игнат Севастьянович прошелся по квартире и оглядел комнаты. Комнаты смежные, чтобы попасть во вторую, нужно пройти через зал, посреди которого стол и несколько стульев, у стены диван. Вся мебель старая. На стене несколько дешевеньких картин, мазня какого-то неизвестного художника. Зеркало. В другой комнате кровать, стул и шкаф. Окна выходят на Фонтанку.

— Пожалуй, — проговорил фон Хаффман, — я буду столоваться в зале трактира.

— Как будет угодно, э? — молвила девушка.

— Господин барон, — подсказал Игнат Севастьянович.

— Как будет угодно, господин барон, — повторила Глаша, поклонилась и вышла из комнаты.

Теперь, когда он остался один, фон Хаффман открыл сундук и достал гусарский мундир. Повесил его на спинку стула и вздохнул. Удастся ли ему когда-нибудь еще надеть его? Вытащил из кармана два письма, одно от Мюнхгаузена для Бабыщенко, второе от неизвестно кого для графа Виоле-ля-дюка. Если не удастся отыскать графа Бабыщенко, он сам пойдет напрямую к Бестужеву. А там? А там будь что будет. Отправят в Тайную канцелярию — значит, такая судьба.

Тайнопись оставил в номере, письмо к Бабыщенко запихнул в карман кафтана. Оглядел себя в зеркале и усмехнулся. Затем вышел и направился в зал трактира. Там он заказал щи и чарку водки. Хозяин, конечно, удивился, но просьбу странного иностранца выполнил. Глаша вскоре сама принесла ему заказ. Игнат Севастьянович подмигнул и начал жадно поглощать обед. Впервые он был рад старым, привычным для него, а не для барона, харчам. Пока ел, осмотрел зал. Офицеры, что сидели здесь еще недавно, ушли. Крестьяне о чем-то оживленно беседовали. Сухомлинов прислушался и понял, что обсуждали предстоящую свадьбу принца Петра Федоровича (совсем недавно бывшего еще Карлом Петером Ульрихом Гольштейн-Готторпским) и Екатерины Алексеевны (известной еще недавно под именем принцессы Софьи-Фредерики Ангальт-Цербстской). Свадьба была назначена на август. Двое купцов за чаркой водки пытались договориться. Неожиданно дверь скрипнула. Невольно фон Хаффман взглянул. Вошел служивый в зеленом мундире, направился к стойке и потребовал водки. Вряд ли это был граф Бабыщенко.

Вот и просидел Игнат Севастьянович за столом почти весь вечер, из-за чего даже хозяин трактира начал на него коситься. Только потом сообразил, что наблюдать за входом можно было и из окна квартиры.

Увы, на следующий день сидеть в помещении, благо день выдался солнечный, не захотелось. Барону фон Хаффману вдруг так захотелось посмотреть город середины восемнадцатого века, что он не сдержался. Сразу же после завтрака, взяв треуголку, он выскользнул на улицу и направился в сторону Адмиралтейского луга, который сейчас использовали для военных учений. Иногда, когда была возможность, на месте будущего Александровского сада пасли скот. Уже подходя к началу Невского проспекта, Игнат Севастьянович отметил, что на лугу было много народа. Предположил, что проходят учения, но ошибся. Сейчас территория использовалась для народного гуляния (вполне возможно, что причиной сего была предстоящая свадьба Петра Федоровича). Фон Хаффман разглядел еще издали несколько каруселей, а когда подошел ближе, обнаружил парочку балаганов. Артисты, как могли, веселили публику. Огромный медведь танцевал под дудку.