Александр Золотько - Цель - Перл-Харбор

Пауль пока не стрелял, Пауль бесшумной рысью бежал рядом, справа от Торопова. Его темный пиджак сливался с лесным мраком, а вот мундир Нойманна, казалось, светился внутренним светом. И мой мундир, спохватился Торопов. Мой мундир тоже светится в темноте. Сбросить его? И брюки? Рубашка ведь тоже белая…

Нужно бежать…

Бежать-бежать-бежать…

Длинная очередь сзади — и тишина. Ни крика, ни выстрела.

Преследователи отстали? Или это они выпустили эту очередь и пуля все-таки отыскала Краузе в темноте? И это значит, что вот сейчас из-за деревьев ударит автомат уже по Торопову? По белому мундиру. По одному из белых мундиров или по обоим…

— Замри, — приказал шепотом Нойманн, схватив Торопова за ремень. — Замри…

Пауль стоял рядом, Торопов видел его темный силуэт. Сердце колотилось, воздух застревал в горле, царапал глотку, обжигал легкие.

Шорох, Торопов дернулся, но штурмбаннфюрер удержал его на месте. Это Краузе. Это их нагнал Краузе. Увернулся от пуль. Или даже перестрелял врагов.

— Замерли, — сказал Нойманн.

Торопов пытался рассмотреть в темноте хоть что-то, напрягал слух, но ничего не увидел и не услышал. Тишина. Испуганные птицы молчали, преследователи не перекрикивались, не стреляли.

— Так, — сказал Нойманн. — Двинулись вперед. Без спешки. На счет «раз». Раз.

Они шагнули вперед.

— Твою мать! — выругался Пауль и толкнул Торопова в плечо. — Ни черта не видно… Хоть глаз выколи…

Стало прохладнее. Легкий ветерок скользнул про вспотевшему лицу Торопова. Подала голос какая-то птица над головой.

— А ведь дошли, — сказал Краузе. — Вон уже забор.

Торопов попытался рассмотреть забор, но не смог.

— Пауль, сходи вперед, скажи, что это мы… — приказал Нойманн. — Чтобы без расспросов.

— Понятное дело, — ответил Пауль. — Все наверняка предупреждены…

— А ты еще раз повтори, — сказал Нойманн. — На всякий случай.

Пауль исчез в темноте.

Через пару минут вернулся и сказал, что все в порядке — калитка открыта, часовой ушел.

Забор действительно оказался рядом — шагах в двадцати. Калитка в заборе была приоткрыта, за ней была дорожка, выложенная камнями. Пахли цветы. Кажется, розы, автоматически отметил Торопов.

— К дому, — сказал тихо Нойманн, включая фонарик. — Зайдете сами. Мы останемся на улице.

Желтый круг света выхватил из темноты кусты вдоль дорожки, побеленные стволы деревьев.

— Щетку, — спохватился Торопов, когда они уже подошли к темному дому и остановились у крыльца. — Вы говорили…

— И так сойдет, не тушуйся, — сказал из темноты Краузе. — Фуражку не потеряй…

— Мне не нужен будет переводчик? — спросил Торопов, взявшись за дверную ручку.

— Не нужен, — успокоил его Нойманн, выключая фонарик. — Прекрасно поговорите.

Торопов поправил фуражку, проверил дрожащими пальцами, чтобы кокарда была над серединой лба.

Он уже потянул дверь, когда сзади, над деревьями, что-то сверкнуло. Торопов оглянулся — по небу над самым горизонтом скользили белые полосы и вспыхивали огоньки. Все небо было усеяно огоньками.

— Что это? — спросил Торопов.

— Фейерверк. — Нойманн подтолкнул его в спину. — Праздничный воскресный фейерверк.

Торопов переступил через порог, и дверь за ним закрылась.

Было темно — абсолютно темно. Потом открылась дверь в глубине дома. На фоне светлого прямоугольника возник темный силуэт — высокий, подтянутый. Похоже, человек в форме.

— Вам сюда, господин обер-штурмфюрер, — сказал человек в дверях. — Проходите.

Торопов быстро пересек коридор, хотел войти в комнату, но человек остался у него на пути.

— Слушайте меня внимательно, Торопов, — сказал человек.

Говорил он по-русски без малейшего акцента, голос его звучал тихо, но веско.

— Сейчас вы будете только отвечать на вопросы и слушать. Если вы попытаетесь сказать хоть что-то о будущем, о вашем времени, назовете хоть один фактик, упомянете хоть одну реалию — вы умрете. Сразу же, на месте. Вы меня понимаете?

— Но позвольте… — пробормотал Торопов.

— Вы меня понимаете?

В лицо Торопову вдруг болезненно ткнулось что-то холодное, пахнущее металлом, смазкой и сгоревшим порохом.

Торопов шарахнулся назад, но чужая рука больно сжала его предплечье, не убирая пистолет ото лба.

— Вы меня понимаете?

— Да, конечно, — сглотнув, прошептал Торопов.

— Проходите, — человек шагнул в сторону.

Торопов вошел в комнату, зажмурился от яркого света. Дверь у него за спиной с легким стуком закрылась.

В комнате пахло табаком, будто кто-то курит прямо здесь.

Но Гитлер не курит, подумал Торопов. И Гиммлер тоже, кажется, не курил… Да никто из руководителей Третьего рейха, кажется, не курил… Геринг разве что? Сигары?

— Здравствуйте, господин обер-штурмфюрер, — прозвучало справа.

По-русски, но с легким акцентом.

Торопов замер, медленно повернул голову.

— Мне о вас столько рассказали, господин Торопов, — произнес хозяин дома. — Мне просто очень захотелось с вами поговорить лично.

Торопов почувствовал, что задыхается. Он попытался ослабить галстук, но дрожащие пальцы бессильно скользнули по узлу.

— Здра… здравствуйте… — выдавил из себя Торопов. — Здравствуйте, товарищ Сталин…

— Я полагаю, — сказал Сталин, — что мы с вами — не товарищи…

— Извините, товарищ старший лейтенант, не у вас, — сказал Сухарев, упрямо наклонив голову вперед.

Брови старшего лейтенанта приподнялись в веселом изумлении.

— Извини, увлекся. Осознал — исправлюсь… — Старлей почесал в затылке. — Получается, вы с капитаном прекрасно друг друга дополняете… Не может не радовать. Ладно, тогда ответь на один вопрос. Можешь развернуто, с подробностями и лирическими отступлениями. Сделаешь?

— Это вопрос?

— Нет, это не вопрос. Вопрос заключается в следующем… — Лицо старшего лейтенанта стало серьезным. — Ты доверяешь капитану Костенко?

— То есть? — Сухарев удивленно посмотрел в лицо собеседнику.

Что значит — доверяешь? Он требует суда над Костенко. О каком доверии может идти речь?

— Извини, что-то у меня с формулировками не так сегодня. Если бы я тебя спросил, можно ли доверить капитану Костенко важное… важнейшее задание. Что бы ты ответил?

— Он ради семьи поставил под угрозу…

— Знаю-знаю-знаю… Но вот ты лично… ты бы свою жизнь ему доверил?

Сухарев задумался.

— Не спеши с ответом, это очень важно для всех. И для него, и для тебя… для меня, и даже для нашей советской Родины…

— Доверил бы, — сказал наконец Сухарев.

— Вот так — без сомнений и колебаний?

— Вот так. Его экипаж…

— Экипаж — понятно.

— Его к ордену представили… Он бомбардировки с пикирования отрабатывал…