Александр Громов - Исландская карта. Русский аркан

Недогреев даже зажмурился от зависти и унижения. Вот как надо было действовать с самого начала! «Удвоить бдительность», «задерживать подозрительных» — не те слова. Аферистка-лицедейка — это конкретно! Сразу ясно, кого ловить, да и тайна побега великой княжны соблюдена. Для всех старшая дочь государя по-прежнему пребывает в Ливадии, наслаждаясь солнцем, фруктами и полезными для здоровья морскими купаниями.

С первыми лучами рассвета выехали в Симеиз. Грек Яни показал, где высадил великую княжну и где она скрылась в соснах. С веселой развязностью Гоцеридзе велел несчастному Фаддею Евлампиевичу идти позади всех, не путаясь под ногами, но агентов его взял и пристроил к розыску наравне со своими, привезенными из Симферополя. В гору двинулись цепью, медленно, со всем тщанием осматривая не только лесные тропинки, но и каждый куст. Шевелили подлесок, ныряли в овраги, рассматривали каждый след, отпечатавшийся в лесной подстилке — тот или не тот? Натыкаясь на следы пикников, тихо и непечатно ругали беспечных поселковых жителей. Вот ведь нет у людей забот, кроме как сорить где попало!

— Сюда, ваше превосходительство! — наконец-то донеслось с левого фланга цепи.

Повезло Кошкину. Фаддей Евлампиевич аж заскрипел зубами от зависти. Почему всегда везет другим?

Под скатившуюся с горы глыбу величиной с хороший сарай кто-то затолкал ком на удивление чистого тряпья. Примчавшийся на зов Гоцеридзе, велев никому не подходить к глыбине, приблизился на цыпочках и извлек ком, оказавшийся пышным женским платьем со множеством оборочек и средней объемистости турнюром.

— Оно, — удовлетворенно проговорил полковник и даже глаза прижмурил как бы в блаженстве. — Вот здесь наша путешественница переодевалась в дорожное платье. Прямо нимфа. Скажите пожалуйста — одна, без горничной! Переоделась и ушла вверх вон той тропинкой. Дядьков, Степанищев, Миллер — живо сюда! Осмотреть тут все как следует. Остальным отойти и не мешаться. Степанищев, у тебя руки длинные, а ну-ка пошарь под камнем получше, может, еще чего найдется…

И нашлось. Длиннорукий тощий Степанищев кряхтел, корчил мученические рожи, но все же подцепил и вынул на свет божий маленькую баночку темного стекла. Приняв ее на подставленную ладонь, Гоцеридзе поманил пальцем Недогреева.

— Знаете, ротмистр, что это такое?

— Никак нет, — сознался Фаддей Евлампиевич.

— Само собой, где уж вам. Эта баночка из гримерного набора «Диор и Лейхнер». Знаете, сколько он стоит? Только примадонны императорских театров могут позволить себе иметь такой грим… да еще императорская семья. — Полковник запустил в баночку палец, вынул, потер указательным о большой, полюбовался и даже понюхал. — Так я и думал. Тональный крем номер шестнадцать, если не ошибаюсь. Взгляните-ка. С таким цветом кожи можно играть прекрасную мавританку или, к примеру, цыганку. Не так ли?

— Точно так-с, — подобострастно подтвердил Фаддей Евлампиевич.

— Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей, — негромко, но с удовольствием пропел полковник. — Впрочем, есть еще один вариант, самый вероятный: загар. Простой южный загар, какой бывает у селянок. Но — ай-ай! — наносить такой грим, не обсыпавшись рисовой пудрой… Впитается в поры — потом за три дня не отскребешь… Бедная великая княжна… Ай-ай…

Гоцеридзе покачался с пятки на носок, глядя на Недогреева с видом веселой приязни. Зная, что означает это настроение полковника, всякий был бы рад сам себя затолкать поглубже под камень, прикрыть руками голову и зажмуриться.

— Ну так и быть, дам вам еще один шанс, — внезапно смилостивился полковник. — Вы полагаете, что наша беглянка укатила в Бахчисарай или Балаклаву?

Фаддей Евлампиевич уже не был ни в чем уверен. Но ответить «никак нет-с» означало нарваться на вопрос: «Почему же тогда вы не приняли мер к задержанию великой княжны на иных дорогах?» Пришлось ответить: «Точно так-с».

— Прэлэстно, — «включил» акцент полковник, и Недогреев совсем пал духом. — На чем же она уехала?

— Надо думать, ее поджидал сообщник с коляской.

— Законное предположение. На нижней дороге или на верхней?

— Полагаю, на нижней, ваше превосходительство.

— Да? Ну что ж, пойдем проверим.

Нет ничего приятного в том, чтобы идти в гору даже ранним утром, когда солнце только-только высунулось из моря и совсем не печет. Фаддей Евлампиевич вспотел в мундире. Украдкой вытер платочком лоб. А полковнику ничего — лезет и лезет вверх, будто у него не ноги, а пружины… Отнюдь не с сочувствием ротмистр подумал, что великой княжне было куда труднее взбираться по полуденному солнцепеку, даром что сосны дают тень. Она ведь даже зонтика от солнца не имела — проверили, фрейлину она не впустую посылала…

Нижнюю дорогу пересекли, не останавливаясь. Далее лес вытянулся в ниточку вдоль горы, вскипели справа яблоневые и грушевые сады с торчащими за ними крышами поселка, вновь показалась морская синь… Н-да… Кому красота и благолепие, а кому одни неприятности… «Господи, пронеси!» — взмолился Недогреев.

Не пронес. На почтовой станции говорливый старичок-смотритель припомнил, что да, была здесь давеча одна молодая барышня. Приметы? Виноват, ваше превосходительство, не обратил сугубого внимания. Вот разве что одна странность: одета хорошо и в модной шляпке, а на коже загар. Да еще на на носу синие очки — от солнца, значит. Ждала без малого час и вроде как нервничала, а потом села в дилижанс и укатила…

— В сторону Севастополя? — спросил Гоцеридзе, метнув веселый взгляд на Недогреева.

— Зачем Севастополь? В сторону Ялты. Кондуктор ей с багажом помог, а она заплатила ему за проезд аж до Феодосии, я хорошо слышал…

— А багаж?! – закричал Недогреев, еще надеясь, что бырышня, может, не та, а какая-то другая. — Багаж у нее какой был? Вспоминай, дед!

— Чего вспоминать, ваше благородие, когда хорошо помню? Один только ковровый баул и был, больше ничего. Да еще вышитый ридикюль, который она из баула вынула, когда в дилижанс садилась…

Чем ласковее смотрел на ротмистра полковник Гоцеридзе, тем сильнее хотелось Фаддею Евлампиевичу мучительно застонать и побиться обо что-нибудь лбом. Но вместо этого он сделался страшен, как кот, прижатый собаками к забору, и не своим голосом взревел:

— Врешь!!!

— Стар я врать, ваше благородие, — укоризненно ответствовал смотритель и шмыгнул носом от обиды. — Правду говорю.

И растаяла последняя надежда. Хуже того: ротмистр припомнил, как давеча, спеша к астрономам, едва-едва разминулся со встречным дилижансом. С тем самым! По времени — совпадает. Выходит, он, ротмистр Недогреев, как последний олух, был в двух шагах от великой княжны и пронесся мимо!