Анатолий Матвиенко - На службе зла. Вызываю огонь на себя

Ну да, сидят белые генералы в софийской кафешке и бравируют, у кого лучше других агентура внедрена. Никольский ответил отрицательно, после чего минут сорок отбивал как теннисной ракеткой столь же абсурдные вопросы. При этом следователь не выглядел придурком. Похоже, отрабатывал не им придуманную процедуру.

Из реплик офицера госбезопасности вырисовывалось, что вчерашний демарш с обвинением капитана в шпионаже повлек лавину доносов. На шефа настучал верный холуй Макаров, к которому со всей пролетарской бдительностью присоединились агенты, хоть как-то причастные к доставке болгарина на Лубянку.

Затем последовала очная ставка с Ершовым, потерявшим человеческий облик. В конце следственного действия экс-капитан что-то пробулькал разбитым ртом о его вербовке то ли аргентинской, то ли испанской разведкой и подписал признание в тексте протокола следственного действия. Никольский с гадливостью поставил завиток ниже подписи арестанта, стараясь не прикасаться к кровавому мазку на бумаге и с горечью осознавая, что при другом стечении обстоятельств красные капли на протокол падали бы с его лица.

— Александер, англичане настаивают на продолжении переговоров. Если они вместе с французами и русскими подпишут договор о создании новой Антанты против рейха, войны в ближайшее время не будет. А в России я не почувствовал приготовлений к немедленному нападению на кого бы то ни было. Хотя жизнь и экономика милитаризованы, без сомнения.

— Война начнется так или иначе. Слишком многие ее подталкивают, включая моих конкурентов и правителей крупнейших государств. Сталин прямо заявляет: война уже идет, Союз в нее вступать не хочет, но если кто СССР против шерсти погладит, берегитесь.

Перед всемирными катастрофами общество невероятно политизируется. Разговор, подобный этому, висел над множеством столиков кафе и баров по обе стороны Влтавы, клубясь ядовитым дымом предчувствия беды и накачивая ментальную атмосферу готовностью к проявлениям насилия. Мысли материальны, а прокачанные и высказанные в таком количестве неизбежно материализуются в многомиллионные колонны, марширующие по дорогам Европы.

Но, в отличие от подавляющего большинства таких бесед, трое мужчин, заседавших в подвальчике неподалеку от Карлова моста, рассуждали о вполне конкретных вещах. Над Прагой реяли красные флаги со свастикой, хотя Чехия являлась не частью рейха, а «протекторатом». От принятых за пльзеньским пивом решений во многом зависела судьба этой несчастной разорванной страны, которая как институтка в темном переулке решила не сопротивляться насильнику, отдалась добровольно, платье порвала и удовольствия не получила.

Никольский впервые лично познакомил Шауфенбаха с бывшим жандармским штабс-капитаном и экс-охранником большевиков Павлом Васильевичем Юрченковым. Соучастнику главных афер семнадцатого года, включая ограбление Ленина с гаремом и расстрел его телохранителей после партконференции, ныне исполнилось пятьдесят два года. Он выглядел старше омоложенного генерала, но относился к редкой категории людей, которым возраст к лицу. Выше среднего роста, чуть располневший, с небольшими залысинами. Умудренные жизненным опытом глаза с грустной иронией смотрели на мир через очки в роговой оправе.

После ареста в июле 1917 года Юрченков провел два не самых приятных месяца своей жизни. Познавательных, конечно, но вспоминать об этом не слишком приятно. После воцарения Дзержинского первым из старой команды Никольского уехал из России, к белым не пристал, а после окончания мировой войны очутился в Париже, где, к полной неожиданности старых знакомых, стал заниматься шоу-бизнесом.

Дань профессии, белоснежный костюм с ярким платком в кармашке резко контрастировал со строгими деловыми тройками Никольского и Шауфенбаха. Конферанс, сольные выступления и пение шансона настолько изменили Павла Васильевича, что самый проницательный наблюдатель не заподозрил бы в нем бывшего офицера имперской жандармерии. Но где-то внутри остался хищник, ради дела без колебаний застреливший нежелательных свидетелей — питерских налетчиков и хладнокровно всадивший несколько пуль в большевиков ради последующего внедрения в их революционные ряды. А еще патриотом, произносившим глупые комедийные спичи на парижских подмостках и страдающим от того, что не без его участия судьба России повернула на столь трагическую дорогу, хотя Никольский много раз объяснял, что любые другие пути заканчивались даже не тупиком — обрывом и пропастью.

— Вы твердо уверены, что беззаботную жизнь шансонье стоит сменить на нашу работу? — Если бы марсианин пользовался мимикой, на его рыбьем лице, вероятно, проскользнула бы ирония.

— Жизнь, говорите… Просто заработок. Весельчак Рожэ Бонтан — лишь сценический образ и способ заработать на хлеб с маслом. В сущности — пустое место. Ни дома, ни семьи. С бывшей женой и детьми не поддерживаю отношений. Они предпочли остаться в России и, скорее всего, дрожат при мысли, что кто-то узнает о жандармском прошлом отца и мужа. Если живы доселе. Звание штабс-капитана и должность в Петроградском управлении — вершина моей карьеры, она достигнута в возрасте двадцати восьми лет. Сомнительное участие в охране Ульянова, хоть и нет причин сомневаться в резонах Владимира Павловича, оставило неприятный отпечаток.

Артист замолчал, оставив висеть в воздухе недовысказанную мысль.

— Это ваши общие побудительные обстоятельства. Конкретно сейчас мы хотим ускорить начало войны между Германией и Россией, пытаясь привлечь Великобританию и Францию на сторону СССР, пока рейх не окреп до неприличия. Вы разделяете нашу задачу? — гнул свою линию Шауфенбах.

— А как мне иначе повлиять на судьбу Родины? Тем более в результате большой войны старое правительство часто теряет власть. Царское и Временное рухнули в семнадцатом, так, может, и Советы развалятся теперь?

— Не могу гарантировать. Коммунисты сильны именно в военных, критических ситуациях. Наоборот, мир, стабильность и открытая честная конкуренция для них губительны. Как раз оккупация России германским Третьим рейхом, которому осталось вызреть каких-нибудь шесть лет, быстрее всего погубит большевизм.

— Нет! — хором воскликнули оба русских, посмотрели друг на друга, и Юрченков закончил: — Это лекарство не просто страшнее болезни, оно — цианид.

— Вот и договорились, — заключил пришелец, а новая мировая война приблизилась на один шаг. — Тогда начинаем конкретные действия. Задача — эмоциональное воздействие на фюрера с целью ускорения начала войны с Россией. Наиболее радикальным методом считаю внедрение в оккультные круги Третьего рейха и высказывание пророчеств, подталкивающих нашего гениального психопата к радикальным шагам.