Анатолий Матвиенко - Подлодки адмирала Макарова

Два кабельтовых. Пароход смещается правее, но его низкосидящую груженую тушу быстро не повернуть.

Берг глянул на столпившихся на носу матросов и унтеров. Знакомой темной морды нет. Неужели Том потерял сознание и валяется в корме?

— Куда?! — рявкнул Макаров, когда его коллега прыгнул в жерло люка.

Александр метнулся в машинное. Адский жар наотмашь ударил по лицу.

Томас обливал себя из ведра мятой жестяной кружкой.

— Сэр Алекс! Нужна минута. Топка работает, через минуту могу открыть клапан.

— Сдурел? Запускай машину и наверх, живо!

Шум винтов парохода превратился в грохот. Сколько до него? Кабельтов, двадцать саженей? Манометр поднимался, но был далек от метки рабочего давления.

— Ладно, пробую, сэр Алекс.

Томас повернул рычаг, запуская свежий пар в одну из машин. Поршни тронулись, вращая вал. Палуба дрогнула под ногами — подводная лодка обрела ход, будто пытаясь из последних сил проползти перед неминуемой гибелью хоть немного.

Берг выскочил из машинного, хватаясь за штурвал и поворачивая его, чтобы компенсировать поворот от работы одного винта из двух. Грохот пароходных винтов заглушил другие звуки на корабле. Капитан-лейтенант услышал, что источник рева начал смещаться вдоль кормы к правому борту. Неужели пронесло? Если форштевень прошел мимо, скользящий удар миделем не так страшен…

Буханье ушло к правому борту и начало медленно стихать. Александр навалился на штурвал, едва удерживаясь на ватных ногах.

Когда «Александровка» швартовалась, Макаров, на лицо которого только-только вернулись краски, шепнул:

— Уж не знаю, награждать вас с Томасом за спасение корабля или нам вдвоем идти под суд офицерской чести, что едва столкновение не устроили.

— Не знаю даже. Капитан торговца не смолчит. Поэтому никаких награждений, отмахиваемся, — Берг снял пилотку и вытер лицо платком. — Отныне я знаю самый прекрасный звук на свете, рядом с которым меркнут фуги Баха и симфонии Бетховена. Это — удаляющийся шум пароходных винтов. Кстати, далеко было?

— Десяток саженей. Ежели ход не дали бы, аккурат в корму форштевень направлялся.

Капитан второго ранга Вознесенский, заслушав рапорты обоих виновников ЧП, долго хмурился, представляя, как подать дело Попову.

— Свечки в храме поставили, господа? На волоске висели.

— Так точно, ваше высокоблагородие, — ответствовал Макаров за двоих. — Выводы сделали.

— Поделитесь, лейтенант.

— Отныне никаких погружений без запаса подводного хода. «Щука» уже раз убегала от судна.

— Недостаточно. На линии судового хода не сметь погружаться вообще. А коли купец под парусом шел бы, без машины, тут ваша лодка аккурат под киль ему и всплыла бы. Я доложу адмиралу закрепить за вами катер и следовать, что на привязи. На «Александра Первого» навесить яркий буй, дабы подводное положение его обозначить. Ясно?

— Так точно, ваше высокоблагородие.

— Господин капитан-лейтенант, как лодка ведет себя с паровой машиной?

— Греется внутри. Течь в переднем отсеке. Излишний объем уравнительной систерны затруднил всплытие. Мал объем паросборника, оттого быстро давление вышло. Впрочем, после монтажа батареи сей недостаток будет неважен.

— Не вижу больших трудностей, — сделал вывод Вознесенский, — к июню, как моторы поспеют, исправите. Жаль, что Александровский не хочет смотреть, как его лодка по-настоящему в строй станет.

— Разве что с жандармами привести, ваше высокоблагородие, — сострил Макаров.

— Кстати, про жандармов. Господин капитан-лейтенант, что слышно о вашем беглом американце?

— Как сквозь землю канул. Не сомневайтесь, господин капитан второго ранга, я покрывать его не намерен.

— Отрадно слышать. Французский писатель Жюль Верн издал любопытнейшее писание «Двадцать тысяч лье под водой». Сам утверждает, что вдохновился идеями «Плонже» и американских электрических субмарин. Жандармский корпус обеспокоен — не утекают ли от нас подводные тайны. Последний вопрос, господа офицеры. У Пилкина, наконец, есть практическая торпеда?

— Никак нет, — ответил Берг. — Зато академик Якоби учебную электрическую мину предложил.

На чертеже изображалась шестнадцатидюймовая труба с электромотором, аккумуляторами, винтом, рулями и прибором удержания глубины.

— Занятно. Сколько же узлов она даст, Александр Маврикиевич?

— Двенадцать на первых трех кабельтовых, по расчетам, конечно.

— А дальность?

— Через шесть кабельтовых стоп, чтобы у Дании не ловить.

— Средства на одну торпеду невелики, я надеюсь. Испрошу адмирала. А как боевое средство — увы, слишком дорого. На сем не смею задерживать.

Ощутив, что гроза миновала, как пароход подлодку, Берг и Макаров вышли из адмиралтейства.

— Разрешите полюбопытствовать, Александр Маврикиевич. Томас — кондуктор, вы же офицер, дворянин. Стоило так рисковать?

— Действительно, сложно объяснить. С Томом мы тонули на корвете у берегов Америки и в «Щуке» у Кроншлота, дважды отбивались от бандитов. Практически — он мой друг. В Россию поехал единственно за мной. В Новом Свете имеет значение, что я белый. На дворянство там плюют. Потому отношения у нас такие не только по уставу.

Макаров шел с полуулыбкой на лице, как в день, когда сопровождал Берга домой после гауптвахты.

— Экая вы романтическая нация, германцы. Гете, Шиллер. Даже изъясняться изволите поэтически: удаляющийся звук винтов милее фуги и симфонии. Однако же я, как командир, иначе на вещи смотрю. У вас образование, опыт, ярчайший талант в подводных делах. А с людьми не умеете управляться. Не только касательно лейтенанта Рейнса. Того же Томаса, например, способен заменить любой боцманат, коего натаскать за полгода до кондуктора. Вас никем заместить невозможно.

Берг не стал возражать.

— Попов вам в распоряжение отправил лейтенанта, мичмана и двух гардемаринов. Вы один добрую половину работы тянете. Гардемаринам придет срок мичманские погоны получать, что вы про них в аттестации начертаете? Прилежно ждали капитан-лейтенанта, покуда он влажным морским жезлом стучал по головам нерадивых мастеров литейного завода. Вы туда их зашлите и потом спросите с них, а не с начальника цеха, который человек партикулярный, пьющий и в душе анархического складу.

Берг, старше годами, званием, происхождением, хоть и равный по должности, с изумлением принимал нотации молодого лейтенанта, глотая пилюли, которые бы и от каперанга не стерпел бы. Но выслушивал, впитывал, запоминал. Был в Макарове некий стержень, твердый, что корабельный киль — основа набора корпуса.

Наступил апрель, а выходы в море стали чрезвычайно редкими. Академик Якоби вычертил охладительный кожух для французских моторов «Щуки». Многострадальную субмарину снова переделывали. Главный электрик Руси надеялся достичь отвода тепла настолько, чтобы в последующих лодках не грелись моторы с немыслимой мощностью в пятьдесят сил. У Макарова остался лишь «Ерш», которого он не любил из-за ничтожных размеров.