Алексей Рюриков - В БЕЗДНЕ ВРЕМЕН. ИГРА НА ОПЕРЕЖЕНИЕ

С немцами Брусилов договорился. У Секта, разумеется, возник вопрос о судьбе прошлого связника:

- Вы совершенно верно подметили, генерал, - сказал он при следующей встрече, - что обнародование некоторых, признаюсь, не вполне удачных шагов Рейхсвера выглядит лишним. Я имею в виду Рейли.

- Я думаю, он нас не побеспокоит, - понимающе кивнул Брусилов. - Полагаю, им заинтересуется наша полиция… исключительно как уголовником. А с учетом того, что ему уже вынесен заочный приговор, проживет он в тюрьме не больше двух дней. Вы слышали про Указ о бомбистах?

- Это когда ваши вешали смутьянов без суда?

- Да. Рейли подпадает именно под него… формально, - улыбнулся разведчик.

- А если он начнет говорить?

- Не успеет.

После получения сообщения из Берлина Рейли немедленно арестовали. Просто и обыденно, в понедельник разведчики приехали на конспиративную квартиру, предоставленную Корпусом, и увезли в «Кресты». В тюрьме его зарегистрировали как Тойво Юргутиса, под чьим именем он попал в Россию. На этом карьера искателя приключений завершилась. Узнав о том, что операция «Академики», - игра русской разведки, выйти из одиночной камеры он уже не рассчитывал. Разговорить его оказалось делом не сложным, старый шпион без каких-либо угрызений совести пытался купить себе жизнь рассказом об известных ему секретах. А знал он много.

В «Кресты» Николай Степанович приехал с утра, прямо к открытию. Предъявил разрешение, прошел через несколько лязгающих за спиной решеток, поднялся в следственные кабинеты. Рейли привели минут через десять, в такую рань Следственная часть была пуста и выводных хватало. Разведчики выкачали из Сиднея уже почти все. И наконец, спустя неделю, к нему пустили охранку, дела соседей департаменты традиционно считали менее срочными. Сейчас подполковнику предстояло узнать частности: систему распространения фальшивых фунтов, связь Рейли с Ивановым и итальянцами. Но разговор внезапно начался с другого.

- Гумилев? - удивился подследственный, выслушав представившегося офицера. - Тот самый?

К этому вопросу поэт привык уже давно. Он слышал его много раз, в самых невероятных обстоятельствах и от совершенно разных людей.

- Тот самый, - согласился он. - Это что-то меняет?

- Да нет, - пожал плечами Рейли. - Просто странно. Поэт, исследователь Африки, дипломат и вдруг жандарм.

- Ну, увидеть любимца женщин, исследователя бразильских джунглей и офицера британской разведки в роли убийцы и фальшивомонетчика тоже несколько необычно, не находите?

- Я не убийца, - не согласился собеседник. - Вот уж этого обвинения мне не предъявляли!

- Да? А это не вы снабжали оружием бунтующих «красных» на Украине и в Польше в двадцать первом? И потом в Средней Азии?

- Это обычная работа, - искренне удивился бывший лейтенант. - Русские тоже посылали винтовки и даже пушки. Сирийцам, патанам, китайцам - многим.

- Это не одно и то же, - не согласился Гумилев.

- Чем же другое? Мы, знаете ли, помогали восставшему против тирании народу, борцам за свободу, - усмехнулся Сидней.

- Народу? - свистящим шепотом перебил его взбешенный подполковник. - В декабре двадцать первого, во время первого бунта, я оказался в Пензе. Вы знаете, что там творилось? Озверевшие от «свободы» толпы грабили дома и лавки, в деревнях жгли имения. И всюду убивали, бессмысленно, беспощадно и безнаказанно. На вокзале убили какого-то капитана за то, что он не снял погоны. А потом, сняв с трупа одежду, с хохотом таскали его по снегу Московской улицы - то вверх, то вниз. Мою знакомую, старуху-помещицу Лунину, заодно с ее дочерью крестьяне на сельском сходе постановили убить и забили кольями. И все это с возгласами: «Теперь наша власть! Народная!» А сколько еще таких зверств по всей России?

Меня самого уже в августе двадцать второго, раненым, взяли в плен «красногвардейцы» вашего друга Троцкого. В Иркутске, когда все уже заканчивалось. Я провел в камере, ожидая расстрела, неделю. К счастью, полк Уборевича ворвался в город внезапно, и расстрелять нас, узников, не успели. Ладно я, пусть! Я действительно был их врагом, служил в контрразведке. Но я такой был там один! Остальные обычные люди: старики, женщины, гимназисты…

- Вы бывали в Северо-Западной провинции? - резко перебил жандарма Рейли. - Это между Афганистаном и Индией, зона племен. Нет? Во время оплаченного русскими деньгами восстания против «инглизи» патаны, вооруженные русскими же винтовками, снимали с попавших в плен англичан кожу. С живых. А когда им как-то раз удалось захватить эвакуирующихся жен и детей британских чиновников… Вам рассказать, что мы увидели после боя? Их не пытали в обычном смысле, просто насиловали. В очередь, пока не умрут. Не разбирая пола и возраста. Мне продолжить?

В тюремном кабинете повисло молчание. Пару минут они расстреливали друг друга взглядами, потом Гумилев встряхнул головой и прервал тишину:

- Давайте ограничимся воспоминаниями о деле. И у вас, и у меня за плечами много лишнего. Того, чего не должно было случиться.

- Согласен, - кивнул Рейли, тоже отошедший от внезапной вспышки. - Давайте действительно о деле.

Закончив допрос, подполковник уходить не спешил. Разговор получился довольно успешным, после первой стычки британец признал в жандарме человека бывалого, общался с Николаем Степановичем как с равным, уважительно и откровенно. Контрразведчик тон беседы поддерживал. Да ему и в самом деле был интересен этот человек - авантюрист, объездивший полсвета, работавший на все ведущие разведки мира и состоявший членом таинственных заграничных разбойничьих обществ. Понять Рейли хотел не только жандарм, но и поэт.

- Мне до сих пор иной раз снится сон, - признался Гумилев в последующем, уже почти дружеском общении. - Август двадцать второго, камера иркутской тюрьмы, лязг двери - там была железная дверь, с таким зарешеченным оконцем, и входящие за мной конвоиры. Они ходили всегда по трое, забирали на расстрел по спискам. И снится, что меня все-таки увели.

- Ну, ко мне еще, наверное, придут, - вздохнул Рейли. - Господин подполковник, не откажете в просьбе?

- Смотря в какой. - Терять сложившийся психологический контакт с арестантом Гумилеву не хотелось. Мало ли какие еще вопросы возникнут? Да и… он понимал сидящего напротив британца. Нет, не перестал считать его смертельным врагом, но - понимал. И представлял, что тот ощущает в камере. В одиночной, для слишком уж много знающего подследственного.

- Не перешлете мне томик ваших стихов? Лучше последний, я его не читал. Одиночка - это, знаете ли, не подарок. Давят эти стены, корежат.

Сборник Николай Степанович переслал. И, вспомнив разговор, загнул лист, на котором было написанное восемь лет назад, но опубликованное лишь недавно стихотворение. Он не знал, как отнесется к нему Рейли. Но ему почему-то казалось, что британец поймет отраженные в поэзии переживания.