Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го (часть 2) [СИ]

Короче говоря, в своём новом рабочем кабинете я оказался только в пятом часу дня и вымотанный похлеще, чем на базе у Баха. Наконец-то усевшись за стол, я вздохнул – вот и начался новый период твоей службы, товарищ майор: кабинет в подвале, неподалёку от знакомых камер и следственных кабинетов, задание, к которому пока и не приступал и… отсутствие права на ошибку, если верить наркому. А не верить ему… Ладно, хватит стонать, начинаем работать. А кабинет мне достался вполне приличный, хоть и небольшой. Стены, окрашенные зелёной масляной краской, большой письменный стол с тумбой для бумаг и большим выдвижным ящиком, четыре стула, выглядящих совсем новыми, шкаф для одежды, сейф, телефон и аккуратная лампа, с зелёным тканевым абажуром на столе, яркая лампочка и небольшое окошко, забранное решёткой под потолком. По нынешним временам очень даже ничего. Не хватает только графина с водой и чайника со всем сопутствующим.

Да. Полученная папка оказалась интересной. Вернее не интересной, а… даже не знаю, как правильно сказать. Как оказалось, мои коллеги прошлись по местам, так сказать, моей боевой славы. И не только моей. Фотографии и копии протоколов осмотра поляны, на которой я впервые осознал себя в этом мире, сожжённый хутор, у которого я получил посылку для наркома и похоронил застрелившегося чекиста. То же самое, но с местом, где был застрелен "байкер", при поездке за вещами которого погибли мои друзья. От всего увиденного воспоминания накрыли так, что нехорошо стало. Перед глазами, как наяву, встала поляна, с погибшими чекистами, бледное лицо тяжелораненого офицера на хуторе, танк, и вспухающая в облаке дыма машина с парнями.

В себя прийти удалось только выкурив четвёртую или пятую папиросу. Вздохнув и дав себе слово принести в кабинет коньяка, я продолжил изучение документов. Среди них даже оказались протоколы эксгумации тел сотрудников НКВД, похороненных мной на поляне. Что меня особенно поразило, так это даты некоторых документов, на которые делались ссылки в отчётах экспертов. Некоторые были обозначены мартом сорок второго! Получается, что ещё тогда были озадачены люди, найдено место, вскрыта могила и доставлены в Москву некоторые тела! Осознав всё, я немного подвис – уж чего-чего, а ТАКОГО я не ожидал! Работа сотрудников уже ставшего родным ведомства, вновь заставила чувствовать свою неполноценность. Как ни крути, а несмотря ни на какие погоны, должности и уже приобретённый опыт, в сравнении с многими коллегами я остаюсь всё тем же "чайником", как и в первые дни службы.

Углубившись в изучение документов, я с особым интересом прочитал результаты эксгумации ровенских чекистов, судя по штампам, добавленные в дело совсем недавно. Эксперты обнаружили интересную особенность – у всех похороненных мною сотрудников, они выявили разрушение и изменение тканей внутренних органов, вызванное воздействием высокой температуры, причём внешние ткани термическому воздействию не подвергались. Интересно, интересно. Их что, дружно в микроволновку засунули? Или… при моём появлении в этом мире возникло, или, так сказать, проникло какое-то излучение, подействовавшее на тех людей? А госпиталь, где "проявился" Максимов проверяли? Быстро пролистав дело, просмотрел всё, что касалось Максимова.

Опаньки! Ну как же так, а?! Лоханулись спецы! Лоханулись!

Через десять минут я уже входил в кабинет Мартынова и не обращая внимания на недовольное лицо генерала заявил:

— Я на минутку, только уточнить! Товарищ генерал, а госпиталь, где Максимова нашли проверяли? Вернее, умерших в период «проявления» Максимова, сверяли с «Ровенским эпизодом»? А польские архивы на предмет странной гибели людей в июне, перед началом войны проверяет кто-нибудь? По имеющимся у меня материалам я этого не вижу, — с удовольствием увидев. как меняется лицо генерала, и чувствуя какую-то мальчишескую радость от того, что утёр нос профессионалам я закончил. — Ну я пойду дальше с делом работать, Александр Николаевич?

— Да, товарищ народный комиссар… Нет, товарищ народный комиссар… Так точно, товарищ народный комиссар… Но… Есть, товарищ народный комиссар…

Нежно, словно сапёр укладывающий капризную мину, положив телефонную трубку на аппарат, бледный мужчина с погонами полковника мешком упал на стул, стоящий у стола. Хозяин кабинета, носящий такие же погоны понимающе покачал головой и вынул из глубины стола бутылку коньяка со стаканом. Молча набулькал половину и пододвинул к полковнику, лицо которого постепенно покидала бледность.

— Выпей, Лёва, тебе сейчас именно это нужно. Поверь!

Влодзимерский, не глядя, взял стакан, залпом выпил и, через мгновение передёрнувшись, недоумённо уставился на него, словно только сейчас поняв, чтó у него в руках.

— Я же говорил, поможет! Лучшее средство прийти в себя!

— Что это за… — Лев Емельянович замялся, подбирая слова, затрудняясь сходу точно описать свои ощущения.

— Настоечка, Лёва! Тут и орешки кедровые, и кора какая-то, и травки разные. Вкус может и не очень, зато полезная, зараза! — он покрутил головой прикрыв глаза, словно подчёркивая этим правдивость своих слов. — Коньяк он так, для блезиру, водка – для души, а это… это, брат, для всего организма польза! Помолчав, он резко стал серьёзным.

— Что Лаврентий Павлович? В гневе?

— Не то слово! — Влодзимерский досадливо дёрнул уголком рта. — Ткнул меня как кутёнка неразумного! В мою же работу ткнул! Выговор мне, Дима. Вот так-то!

— Объяснить можешь, или…

— Могу, Дима, могу… Всё с этим нашим проектом связано, мать его! Лопухнулся я! Как школяр лопухнулся! И ведь перед глазами всё было, а я не заметил, словно чёрт рукой водил да и увёл в сторонку. Не заметил я, Дима, одной "мелочи"… И под Ровно, и в Москве, когда Максимова нашли, и здесь в лаборатории у погибших схожие повреждения были. А в Москве я вообще не проверял… Ты понимешь, ЧТО мне Сам сейчас сказал?!

— Понимаю. Ещё как понимаю, — собеседник Льва Емельяновича передёрнул плечами, словно вспомнив что-то очень неприятное. — Но ведь, как я понимаю, ничего непоправимого не произошло? Иначе…

— Правильно понимаешь, — Влодзимирский грустно усмехнулся. — Другой бы разговор был…И не здесь…

Встряхнувшись, словно дремавший пёс услышавший голос любимого хозяина, Лев Емельянович улыбнулся.

— Плесни ещё, этой твоей гадости, да пойду, поговорю с нашими гениями.

— Только не слишком строго, а то работать не смогут, — понимающе усмехнулся полковник, снова доставая бутылку. — А то знаю я тебя!

— Да ладно тебе! Я буду нежен и тактичен! — и полковники дружно хмыкнули. Нежности и тактичности за начальником Следственной части по особо важным делам НКГБ СССР не замечалось.