Юрий Никитин - Ярость

Он сумел нажать нужную кнопку, повеселел, ибо заметил подоспевший сверхтяжелый танк. Знаками велев вести огонь прямой наводкой, он злорадно прислушался к нервно попискивающей заморской штуке в ладони. Заискрился огонек вызова. Грохнуло, взвилась пыль. Под ногами качнулась земля. Танк дернулся назад, а над зданием взметнулся фонтан камней, обломков.

Пивнев выждал, еще трижды взметнулись камни, наконец в двух местах начал подниматься черный удушливый дым. Выждал еще, нехотя тронул кнопку приема. Голос в мембране завизжал:

– Как вы смеете?.. Мы вступили в переговоры!.. Вы не смеете прерывать...

– Не смею? – удивился Пивнев. Он выключил, махнул рукой танкистам. – Давай, ребята... Бей в окна, бей в стены, бей так, чтоб там камня на камне...

После двух удачный выстрелов дым пошел удушливый, черный, в одном месте взметнулось багровое пламя. Сзади послышался завороженный голосок лейтенанта:

– У них, наверное, противогазы... есть такие карманные респираторы. Можно даже под воду...

– Срамота, – согласился Пивнев. – Разве это воины?

Лейтенант показал на коробочку телефона:

– Все еще вызывает.

– Да? – удивился Пивнев.

– Вон огонек мигает.

– Ты гляди, до чего ж техника дошла...

– Может быть, ответите?

– Может быть, – согласился Пивнев. Он выждал еще, закурил, так хорошо курить среди вереницы танков, что прямой наводкой долбят противника. Крепко в старину строили! С первого выстрела только дырявит, а рушит с третьего-пятого. Заскорузлые пальцы, больше привыкшие к массивным гаечным ключам, с трудом нащупали крохотную кнопочку. – Ну, чего верещишь?

Голос в мембране почти всхлипывал:

– Вы не понимаете... У нас уже есть убитые и раненые!.. Прекратите огонь!..

– Зачем? – удивился Пивнев.

– Мы хотим выйти!

– Еще чего, – ответил Пивнев недовольно. – Вас и заходить не просили, а тут – выйти?.. Стреляй, Ваня, не жалей снарядов!.. Это не тебе, дурак, а танкистам. Вы на такое дело пошли добровольно?.. Добровольцы, понимаю. Вам за такую работу в десятикратном платят, а оклады у вас такие, что мне за год не заработать. А я уже не мальчик, на пенсию пора! Да еще суточные, полетные, полевые, сверхурочные... Нет уж, такие деньги надо отрабатывать!

Голос с трубке закричал, срываясь на визг:

– Мы сдаемся!.. Если именно это хотите услышать, то мы сдаемся!..

– Зачем? – не понял Пивнев.

– Да потому, что если не удалось...

– ... то надо застрелиться, – закончил Пивнев убежденно. – Наши деды стрелялись, предпочитая геройскую смерть позорному плену.

Голос в мембране всхлипнул, почти прошептал:

– Что за дикость?.. Наши никогда не стрелялись!..

– Но есть же правила чести, – возразил Пивнев. Он кивнул танкистам, чтобы не обращали внимание на его переговоры, делали свое дело. – У вас как по этой части?

– Какая честь? – закричал американский майор. – О чем вы?.. Господи, да слышит ли меня кто-нибудь, как говорю с маньяком, неизвестно как ухватившим в руки телефон...

Пивнев обиделся:

– Как это неизвестно?.. По нашей территории шла группа бандитов. Их уничтожили. С трупов и сняли эти штуки. Сейчас бандиты везде вооружены лучше нас, армейских...

– С трупа? Что с ними?

– Трупы как трупы, – ответил Пивнев с неудовольствием.

– Они... погибли? – спросил голос неверяще.

– Трупы? – не понял Пивнев. – Как могут трупы погибнуть? Ты, бандит, плохо русский язык выучил!.. Ты чеченец аль кто?

Голос простонал в ярости и страхе:

– Я Крис Джонсон, майор подразделения зеленых беретов! Мы направлены вам на помощь...

– Международная мафия, – протянул Пивнев понимающе. – Ты продолжай, продолжай!.. Да это не тебе, бандит, танкисту. Дурак, то ли снаряды бережет, то ли лень лишний раз стрельнуть... Что за молодежь ныне? У вас, американцев, набрались!

Из трубки слышен был грохот, словно рушились стены, крики. Голос Джонсона прервался, затем там завизжало:

– Мы сдаемся! Прекратите стрельбу, мы уже выходим с поднятыми руками!

Пивнев поинтересовался:

– А сколько вас?

– Осталось всего семнадцать и пятеро раненых!

Пивнев подумал, сказал сокрушенно:

– Многовато. Для суда довольно и одного-двух. Когда останется столько, перезвони.

Он отключил телефон, знаком велел долбить, чтобы камня на камне. У древних воинов, что дрались на этой земле, это, кажется, звалось тризной. Когда хоронили павших воинов, в жертву резали скот и пленников.

– Это по вам тризна, ребята, – сказал он. В горле был комок. С трудом сглотнул, прошептал, – И по всей танковой бригаде... по всем-всем... кто сложил головы так доблестно.

Оглянувшись на горящий КП, бросил сотовый телефон на землю, наступил. Под каблуком хрустнуло. Вообще-то для суда и одного не надобно. И так все ясно.

– Усилить огонь, – велел он лейтенанту. – Не понимаешь?.. Если хоть один бандит уцелеет, то найдутся сволочи, оправдают. Адвокаты на бандитах как раз и зашибают! А там, глядишь, снова кого зарежут...

Я содрогался вместе с землей, что тряслась под ногами, как при землетрясении, которому не было конца. Во рту был песок, щепки, соленый привкус. А потом вдруг навалилась оглушающая тишина.

Мне показалось, что я оглох, но вон и другие вертят головами, глаза очумелые, еще не верят, что все кончилось. Внезапно из одинокого здания мелко и жалко застрочил автомат. Умолк, выпустил еще одну куцую очередь, словно кто-то отчаянно берег патроны. После тяжелого буханья танков, после массированной стрельбы из гранатометов, такая стрельба показалась жалкой и нелепой, словно комар пытался заесть омоновца в полном снаряжении.

Кречет поморщился:

– Кто там еще?

Чеканов вытянулся:

– Разрешите доложить! Там закрылся этот, как его... ну, который правозащитник! С фамилией как хвост у динозавра! Он к вам часто приходил. Разрешите подогнать танк и... прямой наводкой?

Кречет поинтересовался:

– А что не выходит?

Чеканов пожаловался:

– Ему предлагали! Крикнул, что будет отстреливаться до последнего патрона, а последний приберег для себя.

Кречет усмехнулся:

– Гордый!.. Не понимает еще, что мы на одной стороне. Бросьте гранату с какой-нибудь дрянью. Чтобы отрубился. Потом связать и в Москву. Таких надо беречь, даже если кусаются.

Чеканов сказал с сомнением:

– А кусается здорово... Как определяете, кто ваш, кто нет?

– Кто готов отдать жизнь за Родину, – ответил Кречет зло, – или кто готов отдать против... кто за честь и достоинство, до последнего вздоха защищает власть, или кто так же яро бьется против нее... это все моя партия. А на той стороне все под лозунгом «Не будь героем!». Неважно: коммунисты, нацисты, либералы, консерваторы... Иные времена, иные правы!.. Что скажете, Виктор Александрович?

Я развел руками: