Юрий Никитин - Ярость

Машина, как я видел из окна, все еще оставалась у крыльца. Терещенко обомлел, поняв наконец, на что я решился, вскрикнул:

– Вам ни за что отсюда не вырваться!

– А кто сказал, что я хочу вырваться?

Он весь был раскрытый рот:

– Но...

Он все еще таращил глаза на машину президента, когда я со всего размаха опустил рукоять пистолета ему на затылок. Никогда в жизни не бил человека по голове... пистолетом, не знал, как дозировать удар, потому ударил посильнее. Хрустнуло, словно проломил яйцо страуса или динозавра. Терещенко без звука грудой блестящих тряпок и погонов рухнул на пол, а на рукояти остались красное, липкое, даже прилипли волосы.

Я гадливо вытер о неподвижное тело, убил так убил, хорошие люди как мухи мрут, Высоцкий и до половины не дожил, а этих совсем не жалко, их на земле семь миллиардов.

Мы вышли в коридор, Стелла на ходу запахивала разорванное платье. Я кивнул, сюда, повернул, затем толкнул дверь, оказался в небольшой комнате. Не потому, что запомнил дорогу или твердо знал, что так надо идти, а все то же чутье, люди предсказуемы, строят одинаково как муравьи или того хуже – пчелы.

В комнате один офицер уныло тыкал пальцем в клавиатуру, мучительно разыскивая буквы, словно они были чертами и резами. На экране простенький «Лексикон», хотя монитор семнадцатидюймовый, а процессор – Пентиум-200, судя по огоньку.

Я поднял пистолет. Офицер вдруг встал, зевнул, прошел к столу дальше и взял в руки большую коробку.

– Эй, – сказал я негромко.

Он нехотя повернул голову, краем глаза увидел Стеллу в разорванном на груди платье, рожа пошла в стороны, как у чухонского кота, но когда увидел направленный ему в лицо пистолет, рожа разом вытянулась, как у тульской козы. Я старался держать нацеленным в глаз, ибо так страшнее, хотя какая разница куда ударит пуля: в лоб или глаз.

– Очень медленно, – произнес я негромко, – очень медленно иди к столу и положи то, что в руках.

Он, как большая рыба в плотной воде, повернулся, сделал два шага и остановился перед столом. Пакет все еще был в руках. Вроде бы ничего не замышляет, слишком ошеломлен, но почему...

Черт, он же ждет, что я зайду сзади и быстро обыщу его. Так это профессионально похлопывая по бокам, ногам, даже заведу их за грудь... Ну да, если опущусь, чтобы проверить, нет ли пистолета или ножа привязанного к лодыжке, коленки хрустнут так, что он подумает, будто я выстрелил. Да и подняться будет не просто.

– Клади, клади, – произнес я как можно снисходительнее, – то, что при тебе, пусть останется. Помни только, если подумаешь дернуть хоть пальцем...

Он побледнел, на лбу выступили крупные капли. Похоже, он предпочел бы, чтобы я отобрал весь арсенал. Страшно знать, что палец уже до половины нажал курок, а черное дуло смотрит тебе в затылок.

– Я все сделаю, – прошептал он умоляюще. – Я сделаю все! Только не стреляйте...

Я не стал спрашивать, где его офицерская честь, какая честь о мире демократии, только выразительно посмотрел на Стеллу, вот видишь, сказал требовательно:

– Ключи.

Он замялся:

– Они у старшего...

– У тебя есть запасные, – сказал я уверенно. Он сам мимикой и тоном подсказал, что ключи у него есть, даже не в сейфе, не в столе, а в кармане. – Быстрее!

Пистолет чуть приблизился к нему. Офицер отшатнулся, пальцы дрожали:

– Я сейчас... сейчас!.. Они у меня в правом верхнем кармане!.. Я сейчас их достану!.. Только не стреляйте!.. Я лезу за ключами!

Ключи начал вынимать так медленно, что я едва не гаркнул, чтобы не спал на ходу. Он так панически боялся выстрела, что двигался как в сверхзамедленной киносъемке.

Я жестом велел повернуться, ударил рукоятью, уже не так мощно, подхватил со стола ключи и был у двери раньше, чем тело рухнуло на пол. Стелла выскользнула следом.

Ночь чернее дегтя, звезд нет, а страшные прожекторы, что как слепящими лазерными лучами обшаривают территорию базы, выхватывая из темноты марсианские конструкции, делали тьму еще гуще, страшнее.

По всему полю царила неразбериха и радостная суматоха. Похоже, до последней минуты никто не верил, что Кречет решится в такое опасное для него время отправиться на маневры. Переворот готовился с учетом того, что надо бороться здесь, суметь преодолеть страх перед свирепым генералом, а сейчас, когда кот далеко, на столе пляшут даже самые трусливые мыши.

Похоже, я рассчитал в самом деле все точно. За исключением того, что именно перепутает Терещенко, и что не так поймет глава переворота. В результате, когда мы выбрались за ангар, туда подъехал джип, сзади сидели двое, в одном я едва угадал Терещенко, его перевязанная голова белела в ночи как капустный кочан, но второго различить не мог, хотя был уверен, что с ним уже встречался и разговаривал.

– Вы уверены, что похищение не заметили?

– Уверен. Тот ученый дурак слишком независим...

Я ощутил толчок острым локотком в бок.

– Это про вас.

Я буркнул:

– Не обязательно.

– Он сказал «ученый дурак»!

– Мало ли у нас ученых.

– Ученых немало, а вот...

Она не договорила, что страна наша богата талантами, я зажал ей рот и дернул назад. По тому месту, где мы только что были, промелькнул ослепляющий свет прожекторов. Даже в тени я хлопал глазами, мучительно стараясь как можно быстрее вернуть нормальное зрение

Пригибаясь, я бросился к машине, в темноте смутно поблескивал металлический бок. В последний миг что-то метнулось к моей голове, я отпрянул, но запоздал: в глазах взорвалась вспышка белого плазменного света, даже под опущенными веками, боль разлилась такая острая, что заломило в висках, а в черепе застучали молоты. Я прижал ладонь ко лбу, горячая струйка поползла между пальцами.

Стелла прошептала из угольной черноты:

– Что с тобой? Ты где?

Я раздраженно мотнул головой, перекосился от новой боли:

– Сейчас...

Двадцать лет назад стоило бы моргнуть пару раз, и все прошло бы, а сейчас еще целую минуту заползал в машину, скорее угадывая, что я уже внутри, чем видя хоть что-то вокруг. Стелла явно не понимает, почему двигаюсь так замедленно, она ж первая оказалась у машины и даже дверцу распахнула мне навстречу... об острый край которой я шарахнулся так, что кровь уже заливает глаза. Да, ладно, все равно темно.

Стелла возбужденно ерзала, словно добывала огонь трением. В темноте рассмотрел блестящие глаза, в которых были восторг и злое восхищение:

– А вы хоть управлять умеете?

– Не похоже?.. Вы угадали, – согласился я. – Эти бульдозеры не по мне. Другое дело, компьютер. Там я умею даже на сверхзвуковом истребителе...

Я чувствовал, как при кодовом слове микрофоны приготовились ловить каждое мое слово, тут же передавать сервомоторам. Зажегся тихий, приглушенный свет, который не слепит, но дает возможность видеть все отчетливо. С колотящимся сердцем я мазнул пальцами по панели управления, не уверенный, что там ключ зажигания, сказал «Поехали», и мотор заурчал, стена справа медленно поползла назад.