Майкл Муркок - Левиафан шагает по земле

— Насилие породит лишь насилие, — сказал профессор Хира, создавший превосходные учебные программы для университета Бантустана. Это был маленький приземистый человек; его лоснящееся лицо горело от волнения. — Завоеванные вами народы рано или поздно попытаются подняться против вас. Это тоже в природе вещей.

— Восстания могут быть успешными только в том случае, если правительство слабо, — возразил генерал Гуд. — Тираническая власть может держаться столетиями, и тогда все стороны жизни страны находятся под жестким контролем правительства. Но. Если оно будет развивать в себе стоические добродетели. Если оно, по вашим понятиям, будет оставаться справедливым. Мою империю можно сравнить с римской. Римское государство не было разрушено — оно распалось, когда утратило свой смысл. Однако оно оставило нам большое наследие, подарило философские учения, которые вдохновляют нас до сих пор.

— Но вы сами только что сказали, что западный образ мышления завел нас на край пропасти, — бросил я.

— Только в известном смысле. И это не самое главное. Я просто привел пример. Я убежден, что африканский образ мышления создаст более разумную и долговременную цивилизацию, чем западный.

— Но у вас нет тому доказательств, — сказал я.

— Нет. Однако если вы хотите доказать или опровергнуть теорию, ее нужно когда-нибудь проверить на практике. Я намерен опробовать мою теорию и позабочусь о том, чтобы испытания происходили в жестких условиях. Эксперимент будет продолжаться еще долго после моей смерти.

На это я не мог возразить, не впутываясь в абстракции. И я сдался.

— Вы могли бы рассматривать мои амбиции в Америке как акт чистой мести, — продолжал Цицеро Гуд, — но на самом деле я хотел бы создать на моей родине что-нибудь столь же грандиозное, как здесь.

Белые Соединенных Штатов вырождаются — может быть, они всегда такими были. Но среди черных можно зажечь новый огонь. Я хочу отдать власть в их руки. Я хочу освободить Америку. Разве вы не слышали, что там сейчас творится? После того, как у белых не осталось больше истинных врагов, на которых они могли бы избывать свою злобу, они обратились против национальных меньшинств. Они истребили индейцев — теперь замышляют уничтожение черных. Это дух Салема. Это коррумпирующее влияние пуританского духа, который, со своей стороны, представляет собой извращение стоических идеалов. Он заразил остатки нации, а ведь она могла бы являть собой пример для всего мира, каким стал нынче Бантустан. Подобный образ мыслей должен быть уничтожен раз и навсегда. Белые не будут порабощены, если завоевание увенчается успехом, как некогда поработили они нас. Для них будет подготовлено новое место в государстве Ашанти; им предоставят шанс заслужить себе дорогу к полному равноправию. Я отберу у них власть, но не трону их достоинства. Эти два понятия слишком долго смешивали воедино. Но это может понять только черный — потому что у него был тысячелетний опыт эксплуатации белыми!

То была благородная речь (пусть даже я был скептически настроен против ее логики). Однако ж я не смог устоять перед искушением сделать одно замечание, которое генерал Гуд нашел весьма показательным.

— Возможно, генерал Гуд, — сказал я, — вы сумели бы убедить нас своими высокими целями и благородными мотивами, но вы сами нам сказали, что Австрало-Японская Федерация в них вовсе не убеждена. Существует серьезная вероятность того, что она в состоянии сорвать ваши планы. И что тогда? Вы поставите на кон все и не выиграете ничего. Почему бы вам не обратить всю вашу энергию на то, чтобы сделать Африку великой державой? Забудьте свою ненависть к Соединенным Штатам. Пусть сами ищут себе выхода. АЯФ, вероятно, обладает мощью, равной по силе государству Ашанти…

— О, теперь она, вероятно, намного сильнее! — звонкий приятный голос Уны Перссон перебил меня на середине фразы. Она вошла через дверь, находившуюся за троном Гуда. — Я только что получила подтверждение тому, генерал Гуд, чего боялась. О'Бин находится в Токио. Насколько можно судить, он там с начала войны. Его убедили в том, что Ашанти представляет собой угрозу для человечества. Уже почти два года он работает над планом создания нового флота. На верфях Сиднея и Мельбурна уже создано примерно двадцать кораблей, и они готовы к отплытию. Если мы тотчас не мобилизуемся, мы можем потерпеть поражение.

Реакция генерала Гуда была совершенно неожиданной. Сперва он бросил взгляд на меня, затем на Уну Перссон, после чего откинул голову назад и расхохотался долгим, радостным смехом.

— Так мобилизуемся немедленно, — сказал он. — О, непременно. Теперь и мобилизуемся. Я отправляюсь домой, мисс Перссон, я отправляюсь домой!

Оглядываясь на прошедшие события, я готов считать себя счастливцем: благодаря целому ряду удивительных обстоятельств мне удалось стать не только очевидцем того, как Гуд принял решение ради захвата Америки поставить на карту все, чего достиг, но и участником самой этой экспансии. Немногим молодым офицерам предоставлялась в жизни такая возможность.

Мое намерение взять на себя исполнение смертного приговора, если я сочту Гуда «виновным», оставалось неизменным. Однако постепенно я начинал понимать, что Черный Аттила — куда более утонченная и сложная личность, чем я полагал поначалу. Кроме того, вскорости мне пришлось узнать, что его знаменитая жестокость (ибо вот уже несколько лет Черного Аттилу сопровождала страшная слава завоевателя, сметающего с лица земли города и обращающего в рабство население) — так вот, эта слава была своего рода сказка, и он вполне осознанно потворствовал ей. Ему шло только на пользу, если враги принимали распускаемые о нем полумифические россказни за истину, ибо это достаточно часто приводило к тому, что он добивался желаемого без всякого кровопролития. Защитники предпочитали вести переговоры, нежели сражаться, и зачастую выдвигали условия, куда более выгодные для завоевателя, чем Гуд готов был принять. И если он затем предлагал менее обременительные требования, чем ожидалось, то этим приобретал репутацию человека щедрого (полностью незаслуженную). Это, в свою очередь, сбивало людей с толку и подталкивало их к добровольному сотрудничеству с ним — зачастую из одного только чувства облегчения, что не так страшен черт, как его малюют.

В последующие недели мне не много доводилось видеть генерала Гуда и Уну Перссон. Они были слишком заняты своей всеобщей мобилизацией. Мы, члены дипломатической миссии, могли теперь собирать всякие сведения, какие только могли найти, и передавали их в Бантустан. В первые дни нам позволяли отправлять в нашу страну любые сообщения без всякой цензуры, однако вскоре генерал Гуд начал опасаться, что известная информация может просочиться в Токио, и ввел запрет. Вероятно, он слышал, что флот АЯФ находится на пути в Атлантику. Большая часть флота Ашанти размещалась в Европе, где у Гуда больше всего было дел, и некоторые корабли пришлось отозвать; другие же получили распоряжения собраться в Гамбурге, Копенгагене, Гетеборге и других портах севера Европы и готовиться к отплытию в Америку.