Уилбур Смит - Крик дьявола

— Оставайтесь здесь! — приказал он, а сам на животе пополз к вершине. Прячась за пнем, он осторожно поднял голову и стал всматриваться вокруг.

На полторы тысячи футов вниз и на десять миль вдаль, до самой долины плавно простирались склоны Сании, сплошь и рядом испещренные многочисленными оврагами, лощинами и ущельями, покрытыми жесткой бурой порослью, среди которой пучками торчали более рослые деревья.

Расположившись поудобнее, Флинн приподнялся на локтях и, приставив к глазам бинокль, стал методично изучать сгустки растительности.

— Вот! — шепотом воскликнул он. Ерзая на животе, он, точно головоломку, внимательно разглядывал то, что примерно в миле от него скрывали широко раскинувшиеся ветви дерева. Там в тени угадывались очертания, слишком расплывчатые для того, чтобы их можно было принять за ствол дерева.

Опустив бинокль, Флинн вытер собравшийся на бровях пот. Чтобы дать глазам отдохнуть, он ненадолго закрыл их, затем открыл и вновь приставил к ним бинокль.

Он вглядывался в непонятные очертания долгие две минуты, и лишь потом головоломка неожиданно открылась ему. Сливаясь со стволом дикой смоковницы, самец стоял вполоборота к нему, голову и половину туловища скрывали нижние ветви дерева, а то, что Флинн поначалу принял за ствол другого, меньшего дерева, оказалось бивнем.

У него перехватило в груди от волнения.

— Вот он! — промолвил Флинн. — Вот он!

Флинн планировал свою «тайную» вылазку скрупулезно, стараясь заручиться от любых вмешательств извне, чему его учили двадцать лет охотничьего опыта.

Он вернулся туда, где его ждали Себастьян с Мохаммедом, и сообщил:

— Слон там.

— Можно мне с тобой? — взмолился Себастьян.

— Черта лысого, — огрызнулся Флинн, а затем сел и стал стягивать тяжелые ботинки, чтобы сменить их на легкие сандалии, которые Мохаммед уже извлек из рюкзака. — Ты останешься здесь, пока не услышишь мои выстрелы. И стоит тебе до этого только высунуть из-за хребта свой нос — клянусь Богом! — я его отстрелю.

Пока Мохаммед, ползая на коленях, прилаживал Флинну кожаные наколенники, чтобы тот мог ползти по камням и колючкам, Флинн решил подкрепиться джином. Закрывая бутылку пробкой, он вновь сверкнул глазами на Себастьяна и еще раз заверил того:

— Клянусь, я так и сделаю!

На вершине хребта Флинн сделал короткую остановку и, высунувшись лишь до уровня глаз, наметил маневр, запоминая последовательность «опознавательных знаков» — муравейник, выход белой кварцевой породы, дерево с многочисленными гнездами ткачиков, — чтобы, оказавшись возле каждого из них, ориентироваться, где он находится относительно слона.

Затем с ружьем на локтях он по-пластунски пополз к началу намеченного маршрута.

Часом позже он увидел впереди в траве гранитную глыбу, напоминавшую надгробие на древнем кладбище. Бледно-коричневая угловатая скала — она означала конечный пункт его маневра.

Находясь на хребте, он отметил ее как рубеж, откуда будет вести огонь — менее чем в пятидесяти ярдах от фигового дерева и под прямым углом к слону. Он сможет укрыться за камнем, стреляя с колен.

Взволнованный, охваченный непонятно откуда взявшимся предчувствием неудачи, словно кто-то может вдруг вырвать из рук подносимую к губам вожделенную чашу или страстно желанная дева в последний миг выскользнет из объятий, Флинн двинулся вперед. Извиваясь, с лицом, искаженным в нервном предвкушении, он дополз до скалы.

Осторожно перекатившись на бок с прижатым к груди тяжелым ружьем, он медленно сдвинул замок и раскрыл ружье, так что механический щелчок прозвучал приглушенно. Из патронташа он вынул два толстых патрона и внимательно осмотрел гильзы на предмет вмятин и следов окисления, с облегчением отметив, что пальцы почти не дрожат. Он вставил патроны в пустые глазницы казенной части ствола, и они с мягким металлическим цоканьем скользнули в предназначенные им штатные места. В конце каждого вдоха Флинна слышалась слабая хрипотца. Закрыв ружье, он большим пальцем сместил предохранитель вперед, в положение «огонь».

Упираясь плечом в шероховатый, нагретый солнцем гранит, Флинн подтянул ноги к животу и осторожно перекатился на колени. С низко опущенной головой, прижимая к себе ружье, он приподнялся на коленях позади скалы и впервые за целый час осмелился поднять голову. Он поднимал ее очень медленно, дюйм за дюймом, — кристаллическая поверхность гранита медленно проплывала у него перед глазами. И вдруг его взору открылись менее пятидесяти ярдов открытого пространства, отделявшего его от слона.

Тот стоял к Флинну боком, но голова пряталась среди ветвей и листвы фигового дерева. С этого места стрелять в голову не получалось. Его глаза скользнули вниз к ноге, и он увидел под толстой серой кожей очертания кости. Он наметил точку в области сустава, и его взгляд вернулся к грудной части туловища. Он представлял, как где-то там, за ребрами, поддерживая жизнь в этом большом организме, тихо, подобно гигантской морской анемоне, пульсирует мягкое розовое сердце.

Флинн поднял ружье и положил его перед собой на скалу. Окинув взглядом оба ствола, он заметил сухую травинку, намотавшуюся на мушку прицела. Он опустил ружье и ногтем большого пальца выковырял мешавшую травинку. Затем снова поднял ружье и попробовал прицелиться.

Черный шарик мушки привычно расположился в V-образном прицеле, он поводил мушкой по боку старого самца и вновь вернулся к груди. Все было готово к смертельному выстрелу. Указательный палец мягко и бережно лег на курок.

Крик был слабым, едва слышным в наполненных горячим воздухом бескрайних сонных просторах Африки. Он доносился откуда-то сверху.

— Флинн! — И вновь: — Флинн!

Подобно взрыву, стоявший под фиговым деревом старый самец с невероятной скоростью сорвался с места, задрав здоровенные бивни. Он стал удаляться от Флинна кажущейся неловкой, шаркающей поступью; ствол дерева прикрывал его бегство.

В течение нескольких мгновений ошарашенный Флинн еще прятался за глыбой; шансы на удачный выстрел с каждой секундой таяли. Вскочив на ноги, он бросился к фиговому дереву, еще рассчитывая с ходу попасть куда-нибудь в область спины — туда, где она изгибалась вниз от массивных горбов к облысевшему хвосту.

Резкая боль пронзила его ногу, когда он всем весом наступил на трехдюймовый шип буйволиной колючки. Красноконечный, острый, как шило, он вошел ему в ступню в районе подъема стопы чуть не на всю длину, и, вскрикнув от боли, Флинн рухнул на колени.

Примерно в двух сотнях ярдов старый самец исчез в лесистой лощине.

— Флинн! Флинн!

Сопя от боли и негодования, Флинн сидел на траве, подогнув больную ногу в ожидании Себастьяна Олдсмита.