Олег Языков - Крылья Тура. Командировка [2 том, c илл.]

Тут я заметил, что я – Я! — стою ниже этого гада на лестничном марше. Непорядок! Я с большущим удовольствие поднял полкана телекинезом в воздух и перевернул его головой вниз. Полкан покраснел еще больше, видимо – от прилива крови к голове, из карманов посыпались удостоверения, папиросы и ключи. Наказуемый стал поскуливать, как щенок, право слово…

Икающая и размахивающая руками туша медленно проплыла мимо меня вниз, на лестничную площадку. Там стояло то, что в этом времени ушлые завхозы и коменданты учреждений любят ставить в коридорах и на лестничных площадках. А именно – дохлая и облезлая пальма в здоровенной кадушке с массой окурков. Самое место – пьедестальчик просто люкс!

Вот туда-то я и определил почему-то замолчавшего Карлсона… без моторчика. Он вцепился в эту бедную пальму, как гигантский южноамериканский ленивец в свое последнее в жизни дерево. И повис. Пальма гнулась и стонала… С интересом посмотрев на получившуюся икебану, я подумал, что это – хорошо!

В это время внизу грохнули двери, и раздались громкие мужские колоса. Командные голоса. По лестнице поднимался командарм, окруженный большой группой офицеров.

— Та-а-к… это что еще такое? Майор?!

— Не могу знать, товарищ генерал-лейтенант! Сам удивляюсь, что это за гиббон в штабе появился! А кто это?

Генерал-лейтенант не обратил на мой вопрос никакого внимания. Все его внимание было поглощено гиббоном.

— Э-э, полковник! А что это вы там делаете? На пальме? Слезайте, слезайте, голубчик!

Но полковник лишь что-то мычал и отрицательно мотал головой, со страхом поблескивая на меня глазами из-за ствола бедного растения.

— Врача сюда, — вполголоса обратился в сторону свиты командующий. — Полковнику плохо…

Эта сцена стала мне надоедать. Думаю, этот хам, забравшись на пальму, достиг пика своей карьеры. Дальше ему уже ничего не светит… Ну и поделом!

Я запрыгнул в машину.

— Домой! А то тут зверье из зоопарка разбежалось – еще покусают. Поехали!

А вечером я сам скатился до рукоприкладства… Да-да, барон и майор Красной Армии, Герой Советского Союза, между прочим… Ударил по лицу офицера. Подполковника Воронова. Или как там его зовут…

А дело было так.

Я вышел из штабной землянки очень поздно. Пока просмотрел пришедшие в наш адрес бумаги, пока подписал то, что подготовили в армию и в Москву штаб и инженерная служба, пока пролистал журнал радиограмм… Да, нелегка ты доля командирская! Как только подполковник Степанов с такой нагрузкой справляется!

В общем, в штабе оставался только дежурный офицер, один связист и часовой около землянки. Я попрощался, выслушал пожелания спокойной ночи, и побрел к своему гамаку и палатке.

Бездумно уставившись в звездное небо я покачивался в гамаке. Сердце уже не ныло, чувство боли притупилось, ушло на задний план… Мыслей не было. Было ощущение одиночества, ненужности. Лишний я здесь, чужой… Даже тело – и то не мое… Не принимает меня время, пытается оттолкнуть, выдавить. Люди вокруг меня гибнут. Хотя, с другой стороны, война ведь… Смерть-то рядом ходит. Как там, в песне поется:

Насчет шагов верно, бывает и меньше. В последнем бою трасса прошла впритирку. Повезло… Который раз повезло? Очередной? Или – предпоследний?

— Кто там? — я услышал чьи-то шаги.

— Это я, Виктор Михайлович, Воронов. Не спите?

— Странный вопрос. Вы шли, чтобы подоткнуть мне одеялку? Поправить соску-пустышку? Покачать колыбель?

— Не надо язвить, майор. Я шел к вам поговорить, мастер…

Сначала я это пропустил. Но Воронов молчал, и я невольно повторил его фразу про себя… Все, пауза затягивается. Надо что-то решать.

Я вылез из гамака и затянул ослабленный ремень.

— Ну, что ж. Пошли в палатку. Коньяк будешь, Регистратор?

— Я не регистратор, Мастер, я – Корректор!

Мы выпили, коньяк обжигающим теплом прокатился по пищеводу.

— Слушаю вас, Корректор. Кстати, разницу не поясните?

— Да почему же нет? Конечно, поясню. Регистраторы – это ученые, специалисты в различных отраслях психологии, социологии, управления… В общем – это элита ума. А корректоры – это… силовики, наверное. Бойцы. Как-то так. Ну, может быть, немножко пошире понятие будет. Мы же не неандертальцы с узловатыми палицами в руках, в конце-то концов. Тоже специалисты – но специалисты узкопрофильные, так сказать. И – без белых перчаток. Это главное отличие…

Теперь поговорим о проблемах более широкого профиля. Как называется Служба, ее цели и задачи, вы, как мне кажется, знаете?

— В общих чертах… Пояснил один ваш сотрудничек…

— Да, я знаю. Не очень хорошо получилось. Издерганный, потерявший себя человек. Он не выдержал того, о чем я вам и хочу рассказать.

В общем, говоря кратко, Мир-основа был спокойным, сытым, безопасным местом. Там был достигнут высочайший уровень науки и культуры, производства и производительных сил. Там все было направлено на удовлетворение потребностей человека. Но – коммунизма не получилось. Никто уже не хотел раздвигать границы и идти за горизонт. Никто не хотел, да и не мог, обнажить меч за правое дело… Бойцы и люди фронтира перевелись в этом мире. Их вытеснили администраторы, ученые и техники. А потребность в воинах и бунтарях ощущалась все больше и больше. И тогда светлые головы в Службе коррекции решили набирать их по диким и полудиким мирам. Земля 1943 года, полыхающая Мировой войной, казалась Службе питомником монстров. Но монстров полезных и поддающихся дрессировке.

Я налил еще по четверти стакана.

— Воронов, ты терял друзей? Давай за них… не чокаясь… — я выпил и закрыл глаза. — Зачем ты ко мне подошел? У нас была сделка. Свои обязательства я выполнил. Больше я в вас не нуждаюсь.

— Ты – да! Мы нуждаемся в тебе, Виктор. Я уполномочен предложить тебе перейти на работу в Службу коррекции.

— Них… чего себе струя! — присвистнул я. — И сюда добрались!

— А мы тут давно… Наблюдать и при необходимости вносить коррективы – наша прямая обязанность. Вот и ты – это и есть необходимая точечная корректировка.

— На хрен вы мне нужны, регистратор!

— Корректор…

— Мне все едино. Сейчас война. Я на фронте, завтра-послезавтра начнутся бои. Где-то воюет мой полк, мои друзья. Здесь, под Курском, я отвечаю за ребят группы "Молния". Это моя война! И я отсюда не уйду! Я до Берлина дойду! Если жив буду…

— Да будешь ты жив, будешь… Но вот до Берлина ты не дойдешь. В одном из воздушных боев ты будешь серьезно ранен. Ты потеряешь ногу, Виктор.

— Э-эх, мать… Ничего! Маресьев без двух ног летал… и еще кто-то. Да ведь вы сможете скорректировать?

— Только не в твоем случае, Виктор. Ты свой лимит уже выбрал…