Сергей Буркатовский - Вчера будет война

– Вызовите. Можете воспользоваться моим телефоном. Завтра в четырнадцать ноль-ноль я их жду. Подготовьте два лучших по техническому состоянию истребителя. Лучше всего – «Мессершмитты-109». Их немцы знают хорошо. И позаботьтесь о том, чтобы, если наших летчиков все же собьют, немцы не могли доказать, что это те самолеты, что они продали нам. А то, что нашим летчикам в плен сдаваться нельзя, они и сами, как я думаю, понимают.

– Товарищ Сталин! Я полностью уверен в наших летчиках, но… Такая операция противоречит всем нормам ведения войны. Полет на самолете с чужими опознавательными знаками – это против всяких правил!

– А вы можете обеспечить нас надежными разведданными, этих самых правил не нарушая?

– Нет, но…

– «Но» нас, товарищ Жигарев, не устраивает. Точные, своевременные и, главное, объективные данные о намерениях немцев сейчас, как считает Правительство, являются, без преувеличения, вопросом жизни и смерти для страны. И если мы стоим перед выбором – потерять страну, действуя по правилам, или сохранить ее, немного нарушив эти правила… Впрочем, как я понял, вы не хотите брать на себя ответственность. Кто у нас непосредственно командовал ВВС на Финской? Товарищ Новиков?

– Так точно.

– Хорошо. Поручите эту операцию ему. С вас, товарищ Жигарев, я ответственность за нарушение правил снимаю. И больше не задерживаю.

Когда за генералами закрылась дверь кабинета, Сталин опять прошелся из угла в угол. Да, Жигарева пора менять. Потому что если невозможно победить по правилам – надо побеждать как получится. А многие, слишком многие, этого не понимают. Боятся проявить инициативу. Боятся взять ответственность. Если Новиков справится – нужно будет передать ему все ВВС.

Он опять закурил. Все-таки успокаивает нервы. А нервы сейчас напряжены у многих. Кстати, интересно будет посмотреть, кто из тех, кто в курсе всей этой заварухи с неслучившимся нападением, дернется первым – Лаврентий (Сталин не исключал и такой вариант), «Паук» или… Гитлер.

«Паук» не то чтобы дергался. Он не находил себе места. Всю ночь с субботы на воскресенье он не спал вообще. Лежал на продавленном матрасе с открытыми глазами. Думал. Ждал.

На построении, во время завтрака (кусок в горле не лез), на занятиях по политической подготовке (для карантина выходных по воскресеньям не предусматривалось), в автопарке – он продолжал ждать. Должны же в войсках объявить тревогу раньше? Не может же быть так, что войска, пусть и в тыловых районах, все еще живут мирной жизнью? Или опять проспали?

Часы у рядовых отсутствовали, да и среди младших командиров были редкостью – Андрей ориентировался по заведенному распорядку. Пока ничего. Вот сейчас, в полдень…

В полдень репродуктор закашлялся, сердце пропустило такт.

«Внимание! Внимание! Передаем важное правительственное сообщение! – Голос Левитана теперь уже был знакомым не только по фильмам, репродукторы на столбах тут заменяли телевидение и работали чуть ли не круглосуточно. – Сегодня в Москву для переговоров с Советским Правительством и обсуждения вопросов, представляющих взаимный интерес, прибыл министр иностранных дел Германии господин Риббентроп…» – «Как Риббентроп? Почему? Я что, дату перепутал? Да нет, воскресенье – вон у КПП отправляется в увольнение группа старослужащих. Тот самый день – и вместо падающих на города бомб – переговоры? Голова шла кругом. Мир снова, как и почти полгода назад, стал нереальным, призрачным. Неужели он действительно двинулся умом и лежит сейчас привязанный к кровати, в кровати психушки? Или Сталин повел какую-то хитрую игру, пытаясь оттянуть неизбежную схватку? Пошел на какие-то уступки? Что, что происходит?!»

Нереальность не уходила. Андрей как сквозь вату слышал команды: «По машинам! Заводи!» – и при первой же попытки тронуться заглох, вызвав поток изобретательной, но совершенно безматерной ругани со стороны старшины Селиванова. Со второй попытки тронулся, вел как в тумане. Среагировать на далеко не внезапную, по сигналу, остановку колонны не успел – впилился в идущую впереди полуторку.

Старшина – Андрей уже успел понять, что не матерится тот принципиально – мог только беззвучно разевать рот. Или это звуки до Андрея не доходили? Нет, сначала: «Чеботарев! Водовоз! Три наряда вне очереди!», а потом: «А ну дыхни!» – Андрей услышал четко.

Не обнаружив запаха и глянув в шальные глаза Андрея, Селиванов что-то перещелкнул в мозгах. Поймал одного из сержантов и приказал сопроводить Андрея к фельдшеру, а сам сел за руль Андреевой колымаги. Повреждения были не очень велики, но Андрей за обе неполных недели в части не допустил ни одного косяка, водил аккуратно, матчасть знал лучше иных инструкторов, а тут такое.

Фельдшер никаких проблем со здоровьем не выявил, так что вечером Андрея ждала гора грязной подгнившей картошки. И это было хорошо. Можно было подумать относительно спокойно – руки сами по себе, голова отдельно.

Бред сумасшедшего?

Изменившаяся ситуация?

Какой-то параллельный мир?

Андрей опять отключился от реальности, гоняя по кругу ошметки мыслей, и очнулся только тогда, когда понял, что кто-то стоит за спиной. Гора картошки уже распределилась по трем немаленьким бачкам, нечищеной оставалось меньше ведра.

– Нда, Чеботарев. От тебя я этого не ожидал. Похоже, с картошкой у тебя получается лучше, чем с машиной. Может, тебя помощником повара определить?

– Виноват, товарищ старшина, – подскочил Андрей.

– Садись, заканчивай. Знаю, что виноват. Только не понимаю, как ты это так сводовозничал.

– Сам не знаю, товарищ старшина. Накатило что-то.

– Да вижу, что накатило. С утра сам не свой, а как радио заиграло – тебя аж вообще передернуло. У тебя что, к этому Риббентропу личные счеты, что ли?

– Пока нет, товарищ старшина.

– Андрей Панфилович – вне службы. Можно сказать, тезка. А что значит – пока? Думаешь, немец нападет?

– Думал. Думал, как раз и напали, – вылетело, не воротишь. Нет, голова явно не в порядке. Собраться, ммать!

– О как. Да ты, оказывается, стратег, – это слово Селиванов произнес с ударением на последний слог, – ты про попа и студента знаешь? Так вот, приходит студент к деревенскому попику и давай его агитировать, что бога нет. А тот смотрит на него эдак хитренько и говорит: «А вот ты, мил человек, скажи мне – а с чего это корова серит лепешками, а коза горошками?» Ну а тот – не знаю, мол. А батюшка и ответь: «Ну вот. В навозе, – грит, – не разбираешься, а в высокие материи лезешь!» Понял мораль?