Андрей Буровский - «Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!

— Именно… Причем Вернадские же уже уехали: в двадцать четвертом году в Париже Владимир Вернадский вел семинары, когда ему сделали некое предложение из эсэсэсэр… Такое предложение, что Вернадский вернулся в Москву. Его сын поехал в Соединенные Штаты, больше отец и сын уже никогда не встречались. А старший Вернадский возглавил Радиевый институт и начал второй раз готовить атомную бомбу {11} 11 Бадмаев рассказывает Пете чистую правду. . Знаете, почему он ее до сих пор не изготовил?

Петя всем лицом изобразил крайнюю степень внимания.

— А потому, — мягко добивал его Бадмаев, — что мы ему этого не позволили. Наш атомный реактор здесь, в Крепости, — он у нас от Резерфорда. Вернадскому мы не позволили дать атомную бомбу его правительству: страшно подумать, на что ее могли бы применить. Мы два раза расстраивали его работу и похищали чертежи… Иначе атомная бомба у Сталина уже была бы.

Вот и судите! Атомная энергия может обернуться светом и теплом, движением громадных масс камня. А может… тем, что вы видели. Может, все-таки к лучшему, что Резерфорд убежал, а Вернадский немного не успел?

— Да что вы ко мне прицепились?! — раздосадованно, почти болезненно вскрикнул Петя. — Я солдат своего Отечества, поймите это!

— Даже это утверждение нуждается в уточнений: какое именно отечество вы изволили иметь в виду: Россию или эсэсэсэр?

Но не буду мучить вас — вы не готовы, вы почти больны от увиденного. Ограничусь констатацией факта: если бы у правительств были ВСЕ результаты научных открытий, мировая война оказалась бы совсем другой… И как вы видели, намного более ужасной. Так что, пожалуй, это все-таки к лучшему, что Лебедев и Резерфорд свои открытия утаили. И что Вернадский попросту не успел создать атомную бомбу: в России началась революция.

Вот вам вторая категория людей, которые захотели строить Крепость! — громко объявил Бадмаев Пете. — Мало тех, кто давно перерос людей, есть еще и такие вот… ученые с их несвоевременными открытиями. Им надо место, где бы эти открытия на время можно спрятать и в то же время можно обсуждать.

А третья категория — еще проще… рано или поздно всякий ученый сталкивается с печальным обстоятельством: ему предстоит умереть до того, как он совершит самые важные открытия. Это так грустно! И Гумбольдт, и Гёте, и Резерфорд, и Докучаев… Все они стояли на пороге нового, увлекательного познания, когда пришла пора умирать. А мы тут, с помощью новых наших знаний, можем сделать их… ну, не бессмертными, конечно, но намного более долговечными.

Ну-с, на один ваш вопрос я как будто ответил… Где другие?

— Они связаны с первым… Значит, Крепость создали Посвященные. Ученые. Крепостей несколько — я правильно понял?

— Правильно. Но где находятся остальные, вам знать рано.

— Я же не про это расспрашиваю… Получается, в Крепости всем заправляют Посвященные. Все признают это, хотя и относятся к Посвященным очень по-разному. И не боитесь вы восстания? Не всем же вы нравитесь — даже из обитателей Крепости?

— Намек понял… Вы правы — нас не любит не только Гурджиев. Признаю — с ним поступили почти жестоко… его уже начали готовить к Посвящению, а потом пришлось это прервать. Естественно, он затаил обиду.

— Вот он и возглавит восстание.

— Никогда не возглавит, и как раз по той причине, по который мы не взяли его в Посвященные.

— По какой же? Я вижу, что сами же Посвященные отбирают одних и не отбирают других. При этом они руководствуются только своими собственными соображениями. Это и правда обидно…

— Да нет в нашем выборе никакой тайны. Все просто!

Во-первых, у человека должны быть хотя бы зачатки способностей к ясновидению, к интуиции, творческий потенциал, стремление к долголетию… Мы же не встраиваем в человека все это, мы лишь помогаем развить то, что уже дано природой. Если этого нет — значит, нет.

Во-вторых, нужны определенные личностные качества… Какие — пока не скажу. Вон я вам пару картинок показал, вы уже чуть в обморок не упали.

И замечаю, что к нам пришла немалая удача: из двух экспедиций, искавших путь к нам, бедным, уцелело как раз по человеку, которые могут стать Посвященными.

— Получается, что Каган… Васильев… Иван… Они бы не смогли стать Посвященными?

— Почему вы не спрашиваете про Бубиха?

— Потому что с ним и так все ясно!

— А мне все ясно и с остальными. Все просто, юноша! Иван… Вы хоть помните, что он собирался вас убить?

— У него был приказ…

— У летчика, который бросил на Гамбург атомную бомбу, тоже был приказ. И у летчиков, которые сбрасывали химические бомбы на Париж и Петербург. И у артиллеристов тоже был приказ. Кстати, у вас тоже был приказ, и вы лихо его исполняли. Убили фон Бюлова, а это редкая удача — не говоря о том, что вы новичок, а Вильфрид фон Бюлов — опытный и смелый офицер, на пятнадцать лет старше вас и на десять кило тяжелее.

Но что характерно, Иван пополз вас убивать. Ваше счастье, что его прикончил другой… исполнитель приказа. Опоздай он, ваш спаситель, и вас бы пришлось оживлять, а это довольно мучительно.

— Иван убивал… Я убивал… Его убили… В чем же разница?

(Слова Бадмаева про «оживлять» Петя сразу не зафиксировал: голова была полным-полна другим.)

— Разница в том, — раздельно, веско вымолвил Бадмаев, — разница в том, что, выполняя приказ, Иван не думал о сохранении себя. Выполнить приказ ему было важнее всего. А вам — не важнее всего, вы за камушек прилегли, и, надо сказать, очень своевременно. Если оценивать, надо ли оживлять Ивана, я сразу отвечаю — нет! Нет и нет. Иван — тупая машина для убийства. Каган — не машина и не для убийства. Но и он — целиком в коммунистической идее. Он предан ей со всеми потрохами, он несется служить своему государству… Уловили? Он весь целиком в этой идее. ВЕСЬ!!! (Это последнее слово Бадмаев выкрикнул, так оно было ему важно.) И Васильев тоже целиком — в том, чему служит. Каган талантлив, от Васильева могут быть очень талантливые дети… Но пока что даже Каган — никакой не Посвященный. Он человек, и не более того.

— А Посвященные — не люди?!

— Не совсем люди. Больше, чем люди. Посвященного много… Он в любом государстве, в любом обществе, в любой профессии — не целиком. У него всегда остаются такие стороны, которые ни общество, ни профессия полностью не охватывают.

Петя в очередной раз чувствовал, что голова у него словно бы пухнет. Надо думать…

— Правильно, Петр Исаакович! Действительно, надо думать. Обо всем и всегда надо думать.

— Это вы мысли прочитали?

— В этом не было необходимости… Эти мысли у вас на лице были написаны. Но у меня предложение: давайте пока прервемся. Я только объясню вам, почему восстания не будет. Как вы себе представляете восстание, если мысли любого повстанца в любой момент можно прочитать? Вот поэтому, даже если Гурджиев найдет еще парочку недовольных, ничего и никогда он не сделает. Бухтит? И габала с ним, пусть бухтит. Ноет? И пусть себе ноет. Намекает, что кругом одни сволочи, он один хороший? Да и пускай, кому хуже от этой ерунды? А вот если Гурджиев затеет совершить уже какую-то реальную гадость… поверьте, это сразу станет очень даже заметно.