Артем Рыбаков - Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера

Мой доклад у командования восторга не вызвал, Шура-Раз так и сказал:

– На фига пыжился староста этот, если не готов ни хрена?

И, несмотря на мои возражения, что это – задел на будущее, наработка контактов и прочая подготовительная работа, сказал, чтобы я в ближайшие пару суток своими прожектами его не беспокоил. Мол, и так дел много.

После командирской отповеди вопрос о приеме в отряд Марины я, ясное дело, даже не поднимал. О чем и сказал Трошину, поджидавшему меня у «нашего» грузовика.

– Как же так, Антон? Ведь комсомолку-то взяли?

– Что, так девчонка понравилась? – подколол я боевого товарища и очень удивился, когда услышал в ответ:

– Да, сильно!

– Вот это да, Слава! Влюбился, что ли?

– Антон, ну как ты не понимаешь?! – с жаром ответил Трошин. – Ведь староста этот, Акимыч, он прав был – пропадет девчонка! Она такая красивая… И гордая! Ты видел? Такая – ни за что спину перед немцами гнуть не станет! И прятаться не будет!

– Тщ-тщ, – постарался успокоить я его. – Да, девчонка – замечательная и все такое… Но сам посуди, в лес ее тащить смысл имеет? Мы тут что, на пикнике? Или на рыбалку выехали? Товарищ майор прав! Вот станешь командиром сам – бери к себе в отряд кого хочешь!

Трошин надулся и, не говоря ни слова, пошел восвояси. Я же направился в сторону «медпункта».

Помещение для Дока соорудили по образу и подобию «штаба», разница была в только чуть более низком потолке – поскольку Серега, в отличие от двухметрового командира, росту среднего, да и большинство манипуляций с ранбольными предпочитает производить сидя, а не стоя.

Уже метров с десяти я услышал Дока, вещавшего что-то хорошо поставленным лекциями голосом. Подойдя ближе, я разобрал слова:

– … таким образом, первая и главная задача при оказании первой доврачебной помощи – остановить кровотечение и постараться провести профилактику шокового состояния. Если есть возможность, прежде чем эвакуировать пострадавшего, постарайтесь определить характер ранения…

«Интересно, кого это он там учит с такой серьезностью? Неужто Лидочку охмуряет?» – подумал я и вежливо «постучался»:

– Товарищ военврач, разрешите поприсутствовать на лекции? – и отодвинул полог в проходе.

«Ба! Вот это да!» К моему удивлению, на занятиях присутствовала не только Лидочка, но и Юрин с Несвидовым и пара бойцов. Серега скорчил недовольную мину:

– Товарищ старший лейтенант, обождите, пока я закончу… И вообще – я сегодня только по записи принимаю.

– А где у вас регистратура находится? Или можно в порядке живой очереди? За наличные?

Сергей хитро подмигнул, сохраняя при этом недовольное выражение лица, и ответил:

– Через четверть часа зайдите, за товарищем будете, – и показал рукой на Несвидова. Тот всполошился, не понимая, при чем тут он.

– Что вы, что вы, товарищ военврач, я не настаиваю, – шутливо извинился я и поторопился покинуть медпункт – все-таки люди делом занимаются, а я просто заглянул к Сереже поболтать.

У Казачины меня тоже ждал облом – Ваня колдовал над какими-то микроскопическими, но явно опасными приблудами, поскольку, когда я заглянул к нему под тент, он говорил ассистировавшему ему Кудряшову:

– Вот, Денис, смотри, если эта пластинка сдвинется – глазам моим писец придет.

Дед Никто кивнул в ответ с очень серьезным видом и еще крепче сжал фонарик, которым освещал складной столик. Надо сказать, что за последнюю неделю «наши» окруженцы уже малость пообвыкли и иной раз сами вставляли в разговор некоторые нехарактерные для этого времени словечки и обо-роты.

Я тихонечко закрыл полог и потопал себе восвояси. «Вот, что за черт! Даже поговорить не с кем!» – подумал я, вспомнив, что Алик сейчас трудится переводчиком на очередном туре допросного марафона. Можно, конечно, было отправиться на боковую, но на часах еще не было и девяти вечера, да и не устал я пока. Осознание собственной временной ненужности так меня огорчило, что я даже слегка испугался. Но, покопавшись немного в себе, я решил, что это все-таки последствия утреннего нервного срыва. Видно, действительно нервишки за последнюю неделю порядком поистрепались. «Решено, сегодня у меня – выходной!» – постановил я и, достав из рюкзака плоскую бутылку с коньяком, «залег на матрас», то есть удобно устроился под тентом, натянутым у «круппа». Пригубив пару раз армянского, я вытянулся на спальном мешке и закурил. В голову лезли всякие невеселые мысли вроде того, что «везение наше скоро кончится, и вот тогда…». Или о том, что наши булавочные уколы по большому счету ничего не изменят… И прочая разная депрессивная хрень… Чтобы отвлечься от скорбных дум, я глубоко затянулся, закрыл глаза и постарался вспомнить что-нибудь хорошее.

«Вот я вернулся после ночной смены домой, а сынишка встречает меня, стоя в своей кроватке… Улыбается, машет руками… Что-то лепечет… Вот мы с командой отмечаем Новый год в ирландском пабе… – Ребята все веселые, смеются, что-то кричат… Я потянулся поручкаться с только что пришедшим товарищем и зацепил рукой свечку… Ой, больно-то как!»

Открыв глаза, я затряс обожженной рукой – оказалось, что я задремал и сигарета, дотлев, обожгла мне пальцы. Такой сон обломался! Чертыхнувшись, я вылез из-под навеса.

– Антон, ты чего там ругаешься? – откуда-то сверху раздался голос Трошина.

– Да вот – нет мне в жизни счастья! Даже поспать в холодке не получается… – объяснил я ему.

Слава свесился с машины, на которой сидел:

– Это у тебя счастья нету? А мне что тогда говорить? Вы только послушайте про этого «несчастного»: командир госбезопасности, весь обласканный властями предержащими, красавец и умница…

– Э, ты чего распелся? Я тебе все равно не дам! – грубой шуткой оборвал я дифирамбы в свой адрес.

– Чего не дашь? – не понял Трошин.

– А ничего не дам! Хотя… Могу в ухо дать от всей души… Хочешь?

Славка опасливо спрятался за бортом, и оттуда донеслось его издевательское бормотание:

– Дерется как бог, но все время не по делу…

– Или ты прекратишь, или я тебе гранату кину! Не трепи мне нервы, я – психический!

Правда, что удивительно, от беззлобного подтрунивания Славы на душе существенно полегчало.

– А ты чего там расселся? – спросил я его. – Поспал бы?

– А я про девушку ту, Марину, все думаю. Как думаешь, может, мне Александра Викторовича за нее попросить?

– Слав, ты точно влюбился! Все признаки на-лицо…

Даже в полумраке вечернего леса было видно, как потемнели его щеки. Он отвернулся.

– Да не знаю я, честное слово! Сам не могу понять, что со мной происходит?!

– Ну, если по симптомам судить, то только одно – то самое бредис влюбленис. Не веришь? Можешь сам у военврача спросить – он тебе то же самое скажет.