Тони Барлам - Деревянный ключ

— Акведук же еще Хасмонеи провели. Он пристроил несколько километров.

— Да неважно! Важно то, что в нескольких версиях говорится, что Иуда похоронил Йешу под акведуком! Это свидетельствует, что писавшие были вовсе не невеждами, какими их принято считать. Там вообще масса точных исторических деталей. Эти люди знали, что делают! Нет более надежного способа укрыть что-то на века, чем спрятать под строящимся акведуком!

— Интересно. Если я правильно помню, он проработал до начала двадцатого века. Правда, в шестнадцатом турки зачем-то взялись его углублять на три метра и только испортили. Может, искали чего?

— Может, и искали. Да, так вот, стал я читать эти сказки по твоему методу, и открылись мне многие интересные вещи, ранее казавшиеся бессмысленными. Например, что Йешу умер дважды. Или что Иуда спрашивает Пилата: если принесу тебе Йеошуа, принесу ли Израилю йешуа , в смысле спасение? Или то, как Йешу связан с Хасмонеями. Или почему во время религиозного диспута с христианским священником в Германии в одиннадцатом веке раби Ихиэль бен Шмуэль воскликнул: «Это не тот Иисус!» И многое в том же духе. У меня через полгода доклад…

— Вот и пришли мне его почитать, а то я все равно не очень въезжаю.

— Обязательно! Но вот что еще интересно. Впервые несколько версий Тольдот Йешу опубликовал под одним переплетом некто Самуэль Краус в 1902 году — версию Вагенвальда, Хульдрайха, версию из Каирской генизы, славянскую и еще пятую. Вот с этой пятой неясно, откуда она. Краус ссылается на некий источник из Венской библиотеки. Я написал туда, и выяснилось, что книги у них нет.

— Сперли?

— Круче. В одна тысяча девятьсот тридцать восьмом году лично от Гейдриха пришел приказ о конфискации всех еврейских архивов — библиотечных и общинных. Кстати, отвечал за операцию не кто иной, как Эйхман.

— Ничего себе!

— Дальше — больше. Я начинаю раскручивать эту цепочку, и выясняется, что в сорок четвертом в концлагерь Терезин свозят кучу еврейских ученых для каталогизации конфискованных архивов! В частности, некоего рава Биньямина Мурмельштейна, через которого эта история, собственно, и выплыла на свет. Заметь, что в сорок четвертом Гейдрих архивами уже два года как не интересуется, поскольку может легко обратиться к первоисточникам.

— Ну да, его шлепнули в сорок втором, если не изменяет память. Значит, я прав? Гейдрих только выполнял предписания Гиммлера?

— Очевидно. Далее — с наступлением весны и Красной армии архивы эвакуируют сперва в замок Фюрстенштейн, затем в замок Воефельсдорф, потом еще куда-то, где летом сорок пятого их находят советские войска.

— Вот те на!

— Ага. Двадцать восемь вагонов! Уходят в Москву! И там их хоронят в архиве Советской армии.

— М-да. Это даже лучше, чем под акведуком.

— Увы. На этом мои изыскания завершились. Я не нашел общего языка с их начальством. С таким же успехом я мог бы упрашивать пирамиды раскрыть свои секреты. Они, правда, что-то передали в Ленинскую библиотеку, но не то, что мне нужно.

— Как прав был Спилберг! Все величайшие тайны человечества наверняка покоятся в армейских архивах!

Миновав очередное пересечение двух просек, Мотя выругался — по-русски и негромко — услышал только я:

— Это не лес, а какое-то Чикаго! Каждые полтора километра с востока на запад — проспект, каждые два с севера на юг — авеню. И везде понатыканы чертовы вышки. Черт бы побрал эту немчуру с ее тошнотворной прямолинейностью!

На мой взгляд, лес был как лес — вполне себе дикий и почти девственный, хотя местами, действительно, причесанный на пробор. Впрочем, изрядно заросшие подлеском просеки не производили унылого впечатления, а напротив — создавали ощущение приятного разнообразия. Но Мотя — истый траппер [99]— не разделял моих городских взглядов:

— Это вам не Канада и не Сибирь. В таком лесу охотиться легко. А это очень и очень скверно.

— Почему? — глупо спросила я.

Он обернулся и уставился исподлобья. Поняла, что сморозила глупость, кажется, покраснела. Мотя пожалел — не стал добивать, перевел на другое:

— Скажите, Верочка, будь вы здешним егерем, что бы сделали, если вам нужно было изловить в этом лесу, скажем, нескольких браконьеров? Не убить, а именно поймать? Вот, посмотрите карту! — и протянул планшет.

— Все зависит от того, сколько у меня людей… и собак.

— Собаки, да… Я это как-то упустил. Черт, черт… — устрашающе хрустнул костяшками пальцев.

На звук голосов подошли Марти и Шоно.

— Что за шум? — спросил азиат. — Я уж было подумал, что ты тут опять кому-то шею ломаешь.

— Нет, это я себе ломаю голову, как нам выкручиваться из сложившейся ситуации. По-твоему, в каком направлении они станут нас загонять?

— С востока и с юга, разумеется. Им нужно отрезать нам путь в Литву и Польшу. Где мы сейчас? — Шоно склонился над картой.

— Вот тут, — ответил Мотя.

— Под твоим дюжим перстом, дорогой, можно спрятать небольшое княжество. Точнее!

Мотя вытащил из планшета обгрызенный карандаш, ткнул в один из пунктирных прямоугольников на зеленом облаке.

— Так… тут около пятисот квадратных километров, — забормотал Шоно. — Если они будут прочесывать, скажем, по десяти в час, на это уйдет не менее четырех дней.

— А ну как пойдут семимильной цепью, да еще с собаками? — Мотя прищурился. — Отчего бы им не согнать сюда тыщи три человек с палками и трещотками? За полдня ведь управятся.

Марти кашлянул. Все посмотрели на него.

— Я думаю, что загонять они не станут.

— Почему? — хором спросили все.

— На нас охотится кто? Гиммлер. А чей это заповедник? Геринга.

Мотя накрыл ладонью его плечо:

— Браво, малыш! А у меня, видимо, от вчерашнего удара копытом серое вещество одеревенело.

— А какая разница? — спросила я, уже привычно чувствуя себя идиоткой.

— Марти прав, — ответил Шоно. — Геринг — номер второй в Рейхе. Гиммлер у Геринга в подчинении. В результате так называемой «национальной революции» этот угорь в пенсне не смог урвать той доли пирога, на которую рассчитывал — в отличие от хряка-авиатора, — поэтому любви к последнему, мягко говоря, не испытывает. И это взаимно. Угорь наверняка охотится за нами исключительно в личных интересах, и устраивать шумную охоту в епархии соперника он не может, это очевидно.

— А что может?

— Обложить лес по периметру. Это, вероятно, в его силах. Ну и ждать, пока мы попытаемся отсюда выйти. Так бы поступил я.

— Ждать, пока труп врага не проплывет по реке? Мы не в Китае, мой дорогой, а угорь — не травоядный буддист. — Мотя умудрялся возражать ласково. — Я согласен, что действовать он будет скрытно, но долго держать в тайне оцепление вокруг заповедника невозможно — да еще во время войны! Нет, он непременно предпримет активные действия.