Андрей Максимушкин - Гроза над Польшей

– Не спорю. Вы выиграете, – согласился взводный.

– Решаем так. По возвращении к месту постоянной дислокации всему отделению по пять суток гауптвахты, – заявил гауптман. – Завтра до обеда положите мне на стол подробный отчет об обоих инцидентах. Усекли?

– Так точно, герр гауптман! – гаркнули оба солдата.

– Может? – лейтенант приподнял бровь и сделал легкий жест рукой.

– Хорошо. По трое суток, – смилостивился Шеренберг.

– Премного благодарны!

– Кругом! Шагом марш!

Выскочив на улицу, солдаты поспешили на задний двор, превратившийся с недавних пор в автопарк. Рудольф первым добежал до «ганомага» и прыгнул в кузов. Слова ротного о расходе боеприпасов не выходили у него из головы. Офицеры чего доброго могут пойти на такой шаг.

– Стой! – Хорст положил руку на плечо друга. – Мы сейчас делаем то, что от нас ожидают. Ты хочешь выкинуть одну пулеметную ленту?

– Хорошая идея, сильно запоздавшая, – согласился ефрейтор.

Киршбаум прошелся по боевому отделению машины, перевесил на поручень забытый на сиденье подсумок. Запихнул под сиденье вывалившийся в проход мешок с колбасой. Покидая обреченный хутор, ребята прошлись по кладовым, прихватили с собой колбас и сыров, решили, что не стоит добру пропадать. Пусть лучше на дело пойдет, на поправку солдатских организмов.

Грустно все это. С ребятами поссорился. Рудольф заранее знал, что слушаться люди его будут, вопроса нет, а вот доверительные отношения нарушены. Человек такое животное, не любит тех, кто помешал ему вернуться в лужу и захрюкать.

– Руди, я вот думаю, а не зря ли мы отказались от девочек? – саркастически ухмыльнулся Тохольте. – Все равно никто нам не поверил.

– Пойти рассказать все гауптману?

– Засмеют ведь.

– И ребят подставим окончательно, – согласился Рудольф.

За бортом машины послышался шорох. Выглянувший через борт Рудольф узрел Форста и Вахтеля. Парни сразу же вытянулись по стойке «смирно». Пришлось выбираться из машины и готовиться выслушивать заявление. Рудольф был уверен, что люди пришли жаловаться и обвинять во всем унтера и ефрейтора. По дороге домой Киршбаум слышал, что кто-то бурчал, дескать, зря Тохольте бумаги пишет, проще сказать, что все так и было, и морду кирпичом.

– Герр унтер-фельдфебель, разрешите обратиться к герру ефрейтору Киршбауму, – отчеканил Отто Форст.

– Обращайся, старший солдат, – хмыкнул Хорст, на его лице появилась странноватая усмешка, как будто он что-то понял, но решил пока не говорить.

– Герр ефрейтор Киршбаум, мы с товарищами поговорили и решили, что вы были правы. Извините дураков. Мы чуть до греха не дошли, до открытого бунта против командира. Вы один нас спасли, да еще унтер-фельдфебель Тохольте не дал опуститься до мятежа, – Отто покосился на отделенного командира.

– Спас дураков, говоришь? – горько усмехнулся Киршбаум. – Приказу не подчинились, попытка изнасилования вдобавок. Настоящие бравые солдаты вермахта. Извиняться пришли: пьяным согрешил, трезвым расплатился, старший солдат.

– Затмение нашло, я как на ножки девочки глянул, так все забыл. В шкафу больше одной чашки не помещалось.

– Одна рейхсмарка. Ты поднялся против командира из-за одной марки, – продолжал Рудольф. – Значит, ты, Форст, стоишь ровно одну марку?

– Именно за столько можно найти местную девочку, все добровольно, без эксцессов, по взаимному согласию, к общему удовольствию, – добавил Тохольте.

– Иди, Отто. Ты сам все сказал. Нет, подожди. Все отделение за сегодняшнее разгильдяйство по возвращении к месту постоянной дислокации строится и с песнями марширует на «губу». Нам дали по трое суток на каждого.

– Виноват, – вздохнул Форст.

– Готов понести наказание, – вторил ему Курт Вахтель. – Дурак и есть дурак. Как вы сказали: пьяным согрешил, трезвым расплатился.

– А ведь мы всем обязаны Вальтеру Горбрандту, – заметил Хорст Тохольте, когда солдаты скрылись за грузовиком. – Если бы не он…

– Успокоил ребенка, – грустно рассмеялся Киршбаум, настроения ему это напоминание не улучшило.

– А ведь стоит разок прилюдно припомнить, с чего все началось, и Горбрандта всю жизнь будут так называть.

– Стоит припомнить, – мстительно произнес Рудольф. – Кличка Гроза Младенцев ему подходит.

Несмотря на опасения Хорста Тохольте история с хутором уже на следующий день была забыта. Офицерам было не до того, они просто отписались об уничтожении логова бандитов, на обмусоливание инцидента времени не было. Командование наконец-то созрело перебросить в генерал-губернаторство весь 23-й полк. И как всегда, все было сделано по старому армейскому принципу: круглое таскать, квадратное катать.

Второй батальон перебросили в Кюхендорф с приказом расквартироваться в окрестностях. Оберст Бадински специально напомнил комбату, чтоб тот губу не раскатывал и разместил в деревне только одну роту, во избежание возмущения местных жителей. На место второго батальона, в прекрасно оборудованный, распланированный и обжитый полевой лагерь переводят 3-й батальон. А 1-й батальон получает место дислокации на окраине Радома. Причем вопрос размещения будет решаться уже после переброски людей и техники.

Два дня люди носились как угорелые, пришлось подыскивать склады и территорию, разгружать батальонное имущество. Майор фон Альтрок оказался умнее своего начальства и зря людей не перетасовывал, 5-я рота осталась в деревне. Но все равно, на плечи гауптмана Шеренберга в нагрузку взвалили ответственность за размещение батальонной техники и складов.

В результате этих нехитрых изменений гауптману пришлось распроститься со своей идеей самому найти неуловимого знаменитого ренегата или спасти приснопамятного русского адмирала. Половину роты приходилось постоянно держать на хозяйстве и караульно-постовой службе. Зато майор фон Альтрок переложил патрулирование района на остальные свои роты. Энтузиазма особого не было, люди просто исполняли свой долг. Никто, кроме гауптмана Шеренберга, не горел желанием отличиться.

В ближайшую субботу произошло еще одно событие, поставившее полицию и расквартированные под Радомом войска на уши. Ясным днем неизвестные совершили налет на городской Центр планирования семьи. Существовала такая гуманитарная организация, призванная облегчить положение польской бедноты.

Самое интересное – одним из свидетелей налета оказался Хорст Шеренберг. Гауптман обедал в уличном кафе и имел счастье лично наблюдать за работой диверсантов. К зданию центра подкатили две машины, из легковушек выскочили несколько человек с автоматами в руках и вошли в здание.

Сначала Шеренберг ничего не понял, но когда до его ушей донеслись стрельба и истошные крики с улицы, все стало ясно. Ротный человеком был разумным, вовремя сообразил, что один военный с пистолетом ничего не сделает полудюжине человек с автоматическим оружием, только если глупо погибнуть, задержав противника на пару минут.