Борис Громов - Терской фронт

— Толян, — ору я, — бегом сюда!

— Чего Миш? — вламывается в дверь взопревший от бега с тяжеленным баулом за плечами напарник.

— Значит так, бегом в стрелковую ячейку и держи направление на Чири-Юрт, если хоть что-то похожее на звук мотора услышишь — сразу предупреждай меня. Понял?

Толя только молча кивает и, поудобнее перехватив автомат, бросается наружу. Я выскакиваю следом за ним, но бегу в противоположную сторону — под мост. Подсвечиваю себе фонариком. Точно! Под одной из стоящих на сухом месте опор вырыта аккуратная яма. Рядом — груда камней для забивки. Мало того, на самой опоре белой краской нарисована стрелка, указывающая на яму, а ниже крупными буквами написано „Детонатор — снизу!!!“ Причем, написано по-русски. Ой, мля, а вот это на плохие мысли наводит!

Опрометью кидаюсь назад. Хватаю из ящика детонатор с проводом и ухватываюсь за фугас. Нормально так! Килограммов двадцать есть точно. Видно, решили взять с запасом, чтоб наверняка. Так же бегом спускаюсь под мост, вставляю детонатор на место, немного разматываю провод, и начинаю заваливать „адскую машину“ камнями. М-да, мой инструктор по минно-подрывному делу за такую забивку оторвал бы и руки и голову, но времени нет. Да и фугас крупный, его, возможно, на такой мост и без забивки хватило бы. Напоследок фотографирую надпись о детонаторе, и начинаю выбираться на берег, разматывая за собой провод. Хватает его аккурат до будки, ну, значит, из нее и будем рвать. Крыша из бетонной плиты — не ахти какая защита, но, все же лучше, чем совсем никакой.

— Толя, как там?

— Тишина.

— Отлично, тогда дуй ко мне.

Когда Толя оказывается рядом, я не терпящим возражений и промедления голосом командую:

— Так, ну-ка, лезь под кровать, уши заткни а рот открой пошире.

— Чего? — на лице Анатолия прямо-таки нарисованы изумление и непонимание.

— Делай, что сказано, салага! Бегом!!! — рявкаю я. — Здесь сейчас филиал ада в миниатюре будет!

Блин, до моста вроде не так уж и близко, обломки долететь не должны. Надеюсь, этот чертов подрывник знал, что делал. Перекрестившись и прошептав: „Господи, помилуй мя грешного!“, несколько раз вращаю ручку индуктора и, присев на корточки рядом с тумбочкой, опускаю рычаг вниз.

Жахнуло знатно! Пол очень больно ударил по пяткам, кишки подпрыгнули аж к подбородку и рухнули назад, по башке будто мешком с мукой долбанули — мягко, больно, оглушающее и первое время не видать ни черта. И не слыхать. Хотя, нет, как градом колотят по бетонной плите крыши обломки моста, я слышу. Ой, мля, как бы не придавило нас чем! Вонь огромного количества в мгновение ока сгоревшей взрывчатки забила нос, горло и легкие. Дышать вообще нечем. Фу!

— Толя, подъем! — ору я, плохо слыша самого себя и тряся напарника за торчащий в проход сапог. — Валить пора!

Видок у вылезающего из под койки напарника совсем ошалевший. Да, пацан, мосты рвать, это тебе не чай с пряниками!

Когда мы выскакиваем из будки, я, слегка притормозив, несколько раз щелкаю „цифрой“, запечатлевая облако медленно оседающей в Аргун цементной пыли и торчащие из бурлящих волн бетонные сваи, обломки плит и дорожного полотна. Красота! И доказательства удали молодецкой — на лицо, и хорошее дело сделали, и нам это ни копейки не стоило. Всегда бы так!

Ну, все, что могли — сделали. И даже больше. А теперь, как говорится, быстрые ноги — спасайте жо… дурную голову.

— Нет, Аслан, ну ты представляешь!!! — Толик, от переполняющих его эмоций, размахивает руками так, что похож на сидящую на табурете ветряную мельницу. — А он мне, такой, и говорит: „Точно, и как мы их вдвоем хоронить-то всех будем?“ А у меня, блин, аж поджилки тряслись… А как он часовых снял! Один, блин, двоих. Ножом!!! А я как его увидел, чуть в штаны не наложил: стоит весь в кровище, будто упырь кладбищенский, и улыбается! Блин, да тут кто хошь бы обхезался!

— Точно, — с самым серьезным выражением лица поддакивает ему Умаров, хотя в глазах его пляшут смешинки. — Ты чай-то пей, а то остынет. И руками так не маши, все кружки со стола посшибаешь.

М-да, с салажатами, с ними всегда так, сперва напуганные до чертиков, а потом, когда все уже кончилось, из них адреналин аж фонтаном хлещет. Суетятся, галдят, хохочут невпопад.

— Да какой чай, Аслан! Ты прикинь, а мост каааак… Ай, мля!!!

Есть! Все-таки вывернул кружку кипятку себе точно на колени, оболтус. Пока шипящий от боли и тихо матерящийся Толя, вскочив на ноги, стряхивает со штанов капля чая и заварку, мы с Асланом понимающе переглядываемся и обмениваемся почти одинаковыми ехидными улыбками. Эх, молодежь! А ведь когда-то и мы такими были. Но, пообтерлись, привыкли. И он привыкнет.

К Аргунскому КПП мы выбрались только к восьми утра, когда солнце уже поднялось из-за далеких гор и изо всех сил пыталось пробиться сквозь наползавшие со стороны Дагестана тяжелые серые тучи. Так, похоже, портится погодка, вовремя сходили. Выйдя на связь с блок-постом, предупредили Умарова, что мы скоро будем, и что ждать нас надо со стороны бывшего совхозного сада и старого кладбища. И неторопливым шагом направились к видневшимся в полукилометре высокой стене, опутанной колючей проволокой и тяжелым ржавым стальным воротам. Ну да, сейчас, в трех-четырех сотнях метров от своих, можно себе позволить быть вальяжным. А вот от вырезанного нами опорного пункта и подорванного моста мы неслись, будто два перепуганных зайца. Причем, серьезно груженых зайца. До самой северной окраины Белгатоя мчались, как наскипидаренные. Потом, когда я понял, что Толя сейчас просто рухнет, и больше не встанет, свернули с обочины в сторону реки, и спрятались в развалинах небольшой плотины на берегу давно пересохшего пруда. Заняли оборону и устроили привал. Вернее, оборону занял я, а Толя просто лежал на спине, жадно ловя ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба. Отдыхали почти полчаса, а потом, кустами, вдоль русла Аргуна, двинулись домой. Я даже спустился к реке, быстро, но, максимально тщательно застирав рукава „горки“ от уже начавшей подсыхать крови. Жалко ведь, почти новая вещь.

А вот теперь мы сидим в „караулке“ у Аслана, гоняем чаи и перебираем трофеи, в ожидании уже вызванного из Червленной Шурупа на „буханке“. Сходили вполне удачно, вон она, наша добыча, аккуратной кучкой в углу лежит. Три карабина Симонова, вполне приличной сохранности, два АК-74М, и четыре АКМС, причем на одном, принадлежавшем командиру, вытертый до белизны и разболтанный, будто погремушка, ГП-25. Радости Толи, когда я сообщил, что „Костер“ достанется ему, не было предела. А то, что он разболтанный — не беда. Конструкция там простейшая, сам все подтяну, даже без помощи оружейника. Еще взяли девять пистолетов, семь ПМ и два „Стечкина“. А вот большую часть найденных боеприпасов пришлось заминировать ловушками из гранат и оставить. Иначе мы бы все просто не подняли. Взяли только початый цинк ВОГов и все найденные Ф-1. Состояние у трофейных стволов — просто ужасное. Мало того, что сто лет не чищенные и ржавчиной да грязью заросшие, так у одного из „Стечкиных“ возвратная пружина оказалась очень сильно погнутой, того и гляди, сломается. Хотя, себе мы его оставлять все равно не собираемся, а уж чего с ними Сергеич потом делать будет, нам без разницы. Лишь бы купил. Но, все равно, оружие жалко, не заслуживает оно такого отношения. Вот, кстати, интересно, откуда пошла в свое время „красивая горская легенда“ о том, что все чеченцы — великие воины с пеленок? Самое забавное, что многие в нее свято уверовали. А по моим личным наблюдениям, в обращении с оружием очень многие из них — редкостные неряхи. Понятно, что „калаш“ весь мир покорил именно своей надежностью и неприхотливостью. Но хотя бы раз в месяц его чистить надо, особенно если хоть изредка, да стреляешь. А тут, как у Ильфа с Петровым: „толстый слой то ли ржавчины, то ли гречневой каши“. Верно подмечено, лучше и не скажешь. Одним словом, работа по чистке нам с Толей предстоит серьезная, с предварительным замачиванием в соляре и прочими „радостями жизни“. Ладно, не будем о грустном.