Андрей Максимушкин - Советская Британия

— Так ему еще рано, — не понял вопроса вице-адмирал, — всего-то полтинник стукнул.

— А каким боком берлинская политика касается нашего флота? Полковник, поясните? — немедленно отреагировал адмирал Головко.

— Касается, товарищ адмирал, касается, — промурлыкал разведчик, в этот момент он удивительным образом напоминал облизывающего шерстку большого пушистого кота, деревенского крысолова. — Виктор Николаевич, давайте сначала вы расскажете, что там в столице слышно?

— А что там может быть непонятного? — удивился Котлов. — Нам предлагают полноправное членство в Европейской Унии. Немцы готовы разрешить компартию и пересматривают дела политзаключенных.

Виктор Котлов не понимал смысл заданного вопроса. Сергей Васнецов не шутил. Когда он говорит таким тоном, жди какой-нибудь каверзы. Да, еще год назад никто и помыслить не мог, что пост рейхсканцлера займет молодой политик новой волны Гюнтер Кауфман. Не связанный со старой военной и партийной элитой, до недавнего времени занимавший второстепенный пост министра пропаганды и руководивший Гитлерюгендом Кауфман выдвинулся на первую роль после смерти Эриха Коха. Неожиданно, надо сказать, выдвинулся. Считалось, что его поддерживают крупные капиталисты и определенные круги гестапо, те, кому надоела бескомпромиссная борьба за власть между СС, армией и территориальными ляйтерами, порой чудившими в своих вотчинах похлещи средневековых баронов.

В молодости Кауфман редактировал молодежный журнал «Вилле унд Махт», славился своими либеральными взглядами, сочетавшимися с фанатичной преданностью Гитлеру и убежденной безапелляционной верой в идеалы нацизма. Гитлер снисходительно относился к «праву молодежи на критику», поэтому Кауфману многое прощалось. Во время войны молодой редактор двух официальных молодежных органов пошел в армию простым пехотинцем. Служил в роте пропаганды. После войны вернулся на прежние должности. После знаменитого заявления Кауфмана: «Мы не хотим терпеть идеологов расизма», над головой молодежного функционера сгустились тучи, но гроза прошла мимо.

Война завершилась, и Кауфман продолжил карьеру в министерстве пропаганды, в 54-м году заменил Геббельса, почти одновременно стал рейхсляйтером НСДАП по молодежным вопросам вместо проигравшего в очередной внутрипартийной склоке Бальдура фон Шираха. Кауфман всегда был заметным политиком, его энергия и нестандартный подход часто приводили к потрясающим политическим победам, но он никогда не рвался на первые роли. Кауфман всегда избегал участия в борющихся за власть коалициях, был сам по себе. Может быть, это его и спасло. Может быть, это и позволило ему резко прыгнуть в кресло канцлера, когда партийные бонзы выдохлись в смертельной драке друг против друга. Германии был нужен новый, не запятнанный грехами старых вождей лидер. Наиболее подходящим оказался министр пропаганды.

Разумеется, в Москве, да и не только в Москве, о Кауфмане говорили. Блестящие выступления канцлера, его непривычные для национал-социалистической Германии идеи, запущенное в оборот выражение «новое мышление» вызывали неподдельный интерес и симпатии к этому человеку. После унылой риторики Эриха Коха Кауфман буквально был глотком свежего воздуха в пропитанном духом милитаризма рейхе. Популярность нового канцлера почти моментально подпрыгнула до немыслимых высот, его выступления вызывали ажиотаж. Некоторые сравнивали Гюнтера Кауфмана с Адольфом Гитлером, та же экспрессия, умение зажигать души, фанатичная любовь сограждан и непривычные, но столь важные для немцев, близкие им идеи вождя.

— Вы, как и все, ослеплены ангельским светом, красивыми словами и заразительными откровениями этого человека, — изрек Сергей Васнецов. — Я специально поинтересовался мнением Виктора Николаевича. Прошу не обижаться, но человек он заурядный, несколько наивный и ничего не смыслящий дальше артиллерийского дальномера. Простой адмирал, слуга народа, отец матросам.

Обижаться никто и не подумал, моряки мало интересовались высокими материями государственной политики иностранных держав, кроме того, что непосредственно касалось их сферы деятельности. Обсудить агрессию США против Бангладеш и Индии, это можно. Да еще так, что у непосвященных волосы дыбом поднимаются, ибо собеседники спорят, как бы они сами действовали на месте американских агрессоров. А потом те же самые люди прикидывают, как бы они оборонялись от тех же самых американцев. И политический момент в таком разговоре имеет чисто прикладное значение: мобилизационный ресурс тех или иных группировок, их шансы на захват власти и поддержку населения.

— Идеи Кауфмана новы, они находят понимание и в Германии, и у нас, и у геополитических противников, внимают им и в Европе. Отказ от политических репрессий, торжество закона над партийными постановлениями, равноправные отношения с партнерами по Европейской Унии, отказ от расовой дискриминации — все это великолепно и достойно одобрения. Наш МИД и товарищ Громыко персонально уже поздравили немцев с избранием реально озабоченного делом мира, единством Европы, не терпящего какой-либо дискриминации канцлера.

Скажу вам, наше правительство одобряет Кауфмана, нам очень нужно равноправное, именно равноправное участие в Унии, советская промышленность спокойно выдержит конкуренцию да еще обогатится опытом. Как это будет выглядеть, не спрашивайте, но настроения во Внешторге и Госплане оптимистичны.

Будем надеяться — все закончится одергиванием партийных бонз, пересмотром политических дел, предоставлением полякам части гражданских прав и даже реабилитацией наиболее известных жертв режима.

— Антиресно девки пляшут. По четыре штуки в ряд, — протянул адмирал Головко. — Циник вы, товарищ полковник. Говорите, все может закончиться половинчатыми решениями и громогласными сотрясениями воздуха о невиданных достижениях нацистов, «самой человечной идеологии в мире»?

— Это вы зря, Арсений Григорьевич, о гуманистических устремлениях наших друзей. Не было у них такого, — парировал начальник разведки и как ни в чем не бывало, вернулся к импровизированной лекции: — Можно надеяться на преобразование рейха в приличное социалистическое государство, можно даже надеяться на медленный дрейф в сторону нашей модели. Куда опаснее внешне пристойные и миролюбивые заявления о праве народов на самоопределение. Отказ от поддержки фашистских режимов таит в себе мину замедленного действия. Непонятные заигрывания с Англией заставляют наших специалистов рвать волосы в разных местах и зондировать настроения немецких коллег в определенных ведомствах. Еще опаснее недавняя обмолвка Кауфмана, что программа Холокоста привела к ненужным жертвам среди евреев, можно было иначе решить вопрос с исходом в Палестину.