Мастер Чэнь - Любимый ястреб дома Аббаса

— Нет-нет-нет! — слышится сорванный голос Юкука сзади, а затем — топот его ног. И я вижу, что справа и слева к ней черными клубами подлетают два всадника, один поворачивает к ней голову — и я вижу его длинный нос, они вдвоем берут ее коня под уздцы и вместе несутся в дальний угол двора, прямо на глухую стену.

Один всадник успевает туда раньше, он не сходя с седла оттаскивает в сторону какое-то сооружение, густо увитое плющом. И первым, нагибая голову, ныряет в открывшуюся за этой штукой черноту. За ним на полном скаку там же исчезает гибкая тень в развевающемся покрывале, а последним — носатый.

Судорожный перестук копыт по пустыне. Холодные звезды в вышине.

— Помощь и прикрытие для вас запросил у вашего брата я, — извиняющимся голосом сообщил мне Бармак, с которым мы только что совершили необходимый нам обоим утренний визит за голые камни, окружавшие наш лагерь, уже гремевший железом и пахнувший дымом. — Просто после одного из наших разговоров мне показалось, что вы что-то уж слишком размашисто стали работать. Балхская броня, конечно, — хорошее дело, но вы-то поселились у этих людей в самом их гнезде. И хотя вы как будто вообще ничего не боялись, тут уже в какой-то момент одной брони бы не хватило.

Он озабоченно сложил губы, а потом улыбнулся мне.

— С другой стороны, а иначе вы и не могли. Надо было, действительно, нарываться на какую-то реакцию с их стороны. И времени оставалось не так уж много — тогда я это так и чувствовал, а сегодня, как видите, предчувствия оправдались. Вот я и отправил курьера к вашему уважаемому брату Аспанаку, с мыслью, что вас тут надо немножко прикрыть. Он мне не ответил, правда, но что может быть лучше, чем такой ответ, как вчера? Заодно ваши светлоглазые девушки спасли и мою старую шкуру.

Я молчал и смотрел на него. Потом, вздохнув, признал очевидное: что все оказалось как нельзя более кстати.

— И отвечая на ваши многочисленные невысказанные вопросы, сейчас произойдет вот что. Они начнут думать, что делать. Этот трус, если вы заметили, решил в ключевой момент оказаться подальше от главных событий. А подчиненные его, этот Хашим и прочие, теперь трясутся, что у них ничего не вышло. И с Халидом связываться в такой ситуации им совсем не с руки. С учетом того, что есть еще принцы Ирана, Зияд и другие нейтральные люди, которые от междоусобицы — да еще и не первой, — могут и огорчиться.

— Бармак, где Абу Салама?

— А мы его отослали в ту же Куфу, куда сами едем, но в одиночестве — оставили в опустевшем доме посланца с приказом на этот счет. Он нас, небось, постарается обогнать. А что с ним сейчас еще делать, с этим Абу Саламой, лучше пусть едет отдельно от нас, целее будем… Да вы не перебивайте, Маниах, дайте старику поговорить… Итак, мервский трус будет решать, что делать. И скорее всего — попомните мои слова, — он решит… не делать сейчас ничего. Как будто ничего и не случилось. Одно дело — когда происходит вот такая незадача: ключевых людей из дома Аббаса все равно, что нет. Убийцы, понимаете ли, нанесли очередной удар. Этo новая для всех ситуация, и тут можно объяснить ее своим людям и дальше делать что угодно. А раз этого не получилось — значит, не получилось. Все улыбаются друг другу и продолжают делать общее дело.

— Бармак, ведь вы все знали, — без выражения сказал я. — Очень давно. Вы еще когда подарили мне броню… Но в таком случае зачем я вам был вообще нужен?

Он сухо усмехнулся в бороду.

— Что значит — знал? Догадывался — это не значит знал. А дальше-то что было делать с моими догадками? Надо ведь было как-то разрешить ситуацию, хотя бы вывести ее на свет из мрака. И кому прикажете это делать? Халид никак бы не смог. Фактов у него, как и у меня, не было — и кто бы ему дал их собрать, он все время на виду. И потом — почему не признать, что вы совсем не хуже Халида, а в чем-то и лучше? Нет, все получилось правильно. Просто отлично получилось. Убийц больше нет и не будет, Маниах. Вот если бы у них был какой-нибудь замок на скале — тогда совсем другое дело. И неважно, скольких вы упустили вчера ночью. Потому что знаете, что сейчас наш трус с Хашимом будут делать? Осликов топить. Есть такое чисто балхское выражение. В смысле, чтобы даже бессловесных скотов, которые многое знают — хоть и молчат, — чтоб и их не оставалось. Я бы сказал, что уже сегодня исчезнет куда-то и этот ваш толстый поклонник всех пророков, и все эти несчастные будущие самоубийцы… все, все. Они, небось, уже сами все поняли и прячутся изо всех сил. А что это вы так печальны, милый мой дружочек? Устали после вчерашнего боя?

Я молчал.

— Девочка, конечно, какая-нибудь, — уверенно предположил Бармак. — Если ее с вами не видели слишком уж часто, то Хашиму будет не до нее. И если она умная, то догадается сама исчезнуть. Давайте, что ли, думать о хорошем…

«Она умная, — сказал себе я, глядя на поднимавшееся над землей огромное багровое солнце. — Она исчезнет».

Бармак уже широко шагал обратно к лагерю. — Только одно, — сказал я, догоняя его. — Зачем нужно было… убивать мальчика?

— Не успели об этом подумать? — фыркнул он, поворачиваясь и щурясь. — А еще вы наверняка не знаете обычаев народа арабийя. Дело в том, что тогда из игры были бы выведены оба — отец и сын. Да и вся семья с ними. Представьте себе…

Тут Бармак запнулся, посмотрел на меня, склонив голову набок. Оглянулся на лагерь, где уже поднималась пыль: грузили верблюдов и коней.

— Мой мальчик Нанидат, внук моего старого и доброго друга, — сказал он, наконец, подходя ко мне близко. — Простите, если скажу то, о чем вам никто и никогда не говорит. Та история… о которой Мансур так неудачно упомянул в своей проповеди, я уж ему все высказал потом, он очень сожалел… Та самая история с вашей бывшей семьей. Нет, нет, я не буду… Я только прошу вас вспомнить, что произошло после этого с вашим отцом. Он взял этот страшный груз на себя И это правильно, — с неожиданной жесткостью вдруг повысил голос Бармак, — ведь то была его ответственность — защитить семью, семью своего старшего сына, все продумать, дать охрану. А вас-то обвинять тут было уж точно не в чем. Вы были в сражении. А он должен был… Вот он и нес этот груз все недолгие годы, которые ему после этого остались. И вы помните, во что он превратился… Так вот, — сказал Бармак уже тише, ласково прикоснувшись рукой к моему плечу, — а тут точно такая же, как с вашим отцом, ситуация была бы с нашим Мансуром. А ведь это не вы, согдийцы. Это они — совсем другой народ. Если у них отец не смог защитить сына, дал убить его у себя на глазах… Если он после этого не бросился, очертя голову, на Абу Муслима с ножом или хоть палкой… То какая там кровь пророка, какой там дом Аббаса — да он, как и вся прочая семья, и жалости бы никакой ни у кого не вызывал. Так что расчет был верный. И он, кстати, сейчас сидит там, у костра, и не знает, что вам сказать и как отблагодарить. Ха! Но надо спешить.