Array Array - Суперфрикономика

Разбираться в этих вещах крайне сложно. Отслеживать сами действия — или бездействия, как в случае с Китти Дженовезе, — довольно просто. Гораздо сложнее понимать намерения, стоящие за действиями.

Возможно ли использовать эксперименты в естественных условиях (такие как сценарий с участием ACLU и тюрем) для измерения уровня альтруизма? К примеру, вы можете изучить серию катастроф, чтобы увидеть, к какому огромному количеству благотворительных акций приводит каждая из них. Однако с учетом значительного количества различных переменных отделить альтруизм от всего остального будет крайне сложно. Ужасное землетрясение в Китае — это совсем не то же самое, что палящая засуха в Африке, а та, в свою очередь, совсем не то же самое, что наводнение в Новом Орлеане. У каждого типа бедствия есть свой «зов», а кроме того, огромное влияние на величину пожертвований оказывает доля внимания, которое ему уделяют средства массовой информации. Недавнее научное исследование выявило, что благотворительные отчисления для жертв того или иного бедствия будут расти на 18 процентов после публикации статьи в газете объемом в семьсот слов, а 13-процентный прирост может быть связан с трансляцией минутного сюжета о бедствии в телевизионной программе новостей 9. (Поэтому если вы желаете собрать ту или иную сумму для помощи жертвам бедствия в странах третьего мира, то молите Бога, чтобы в этот день не произошло других важных событий.) Бедствия по своей природе аномальны (и чаще всего они являются природными аномалиями — особенно те из них, что привлекают массу внимания, такие как акульи атаки). Вероятно, это не сильно помогает нам разобраться с нашим базовым альтруизмом.

Со временем экономисты-отступники воспользовались другим подходом: если альтруизм сложно измерить в условиях реального мира, так почему бы не поместить человека в лабораторные условия, за счет чего «отшелушить» все присущие внешнему миру сложности?

Вне всякого сомнения, лабораторные эксперименты являются краеугольным камнем естественных наук еще со времен, когда Гали-лео Галилей катал бронзовый шар по наклонному деревянному желобу, стремясь проверить действие своей теории ускорения. Галилей верил (и, как оказалось, правильно) в то, что его небольшое открытие способно помочь человечеству лучше понять явления невероятного масштаба: силы, вращающие планету, порядок, царящий на небесах, и результаты человеческой жизни 10.

Более чем через триста лет после этого физик Ричард Фейнман разделил эту веру. «Пробный камень всех наших знаний, — это эксперимент, — сказал он. — Эксперимент — это единственный судья научной истины». Электричество, которым вы пользуетесь, лекарства против холестерина, которые вы глотаете, или даже страница, экран или динамик, через который вы знакомитесь с этой книгой, — все это представляет собой продукт огромного количества экспериментов.

Экономисты, однако, никогда не возлагали на лабораторные эксперименты особых надежд. Большинство заботивших их проблем — к примеру, последствия роста налоговых ставок или причины инфляции — не могут изучаться в лабораториях. Однако если в лабораториях можно успешно исследовать научные тайны Вселенной, то наверняка они пригодятся и для решения проблем, связанных с альтруизмом.

Эксперименты в этой области обычно принимали форму игр, в которых участвовали студенты под руководством университетских преподавателей 11. Эта дорога была впервые проложена благодаря играм разума Джона Нэша и других экономистов, которые в 1950-х годах проводили огромное количество экспериментов с так называемой «дилеммой узника» — проблемой из области теории игр, которая считается классическим примером стратегического сотрудничества (изначально она была разработана для оценки рисков, связанных с ядерным противостоянием между Соединенными Штатами и Советским Союзом).

К началу 1980-х годов «дилемма узника» легла в основу лабораторной игры под названием «Ультиматум», работающей следующим образом. Двум игрокам, имена которых остаются неизвестными друг другу, дается единственная попытка разделить между собой определенную сумму денег. Игрок 1 (назовем его Анника) получает 20 долларов. Помимо этого ей дается распоряжение предложить любую сумму (от 0 до 20 долларов) игроку 2 (назовем его Зельда). Зельда должна принять решение о том, согласиться ли с предложением Анники или отказаться от него. В случае согласия деньги делятся в соответствии с предложением Анники. Однако при ее отказе оба игрока остаются ни с чем. Оба игрока знают эти правила до начала игры.

С точки зрения экономиста стратегия является вполне очевидной. Поскольку даже небольшая сумма имеет большую ценность, чем ноль, Зельде следует принять любое предложение — соответственно, Анни-ке имеет смысл предложить ей один цент и оставить себе остающиеся 19,99 доллара.

Но к черту умозаключения экономистов! Нормальные люди играют в эту игру совершенно по-другому. Обычно игроки в роли Зель-ды отказываются от предложений, по которым им достается меньше 3 долларов. Они настолько возмущены оскорбительной подачкой, что готовы заплатить еще большую цену за то, чтобы иметь возможность высказать свое возмущение. Стоит отметить, что такие подачки предлагаются достаточно редко. В среднем игроки в роли Анники предлагают Зельдам больше 6 долларов. С учетом правил игры столь щедрое предложение должно бы снять все возражения. Но даже в этих условиях дар в 6 долларов (почти треть всей суммы) представляется щедрым подарком.

Не в этом ли и заключается альтруизм?

Возможно, но, скорее всего, нет. Игрок в «Ультиматум», делающий щедрое предложение, может получить кое-что в ответ (возможность избежать отказа). Как и в реальном мире, щедрое на первый взгляд поведение игроков в «Ультиматуме» обусловлено потенциально эгоистичными мотивами. У игры существует новый и еще более затейливый вариант, носящий название «Диктатор».

Как и прежде, некая небольшая сумма денег должна быть распределена между двумя игроками. Однако в этом случае решение принимается лишь одним из игроков (отсюда происходит название игры: диктатор — это единственный человек, чье мнение имеет значение).

Первоначальный эксперимент с игрой «Диктатор» строился так. Анника получала 20 долларов. Ей говорили, что она может разделить деньги с некоей анонимной Зельдой одним из двух способов: 1) поровну, то есть каждый из игроков получал бы по 10 долларов; 2) Анника оставляла себе 18 долларов и давала Зельде лишь 2.

Игра «Диктатор» была крайне проста и поэтому прекрасна. Поскольку решение в этой игре принималось всего один раз, то казалось, что вследствие этого возможно избавиться от множества факторов, усложняющих оценку альтруизма в реальном мире. Щедрость не могла поощряться, а эгоизм не наказывался, так как второй игрок (который не был диктатором) не имел возможности наказать диктатора в случае, если тот вел себя слишком эгоистично. А анонимность игроков позволяла исключить из игры любые чувства, которые дающая сторона могла испытывать по отношению к принимающей. Если взять типичного американца, то он испытывает различные чувства по отношению к жертвам урагана «Катри-на», землетрясения в Китае и засухи в Африке. Скорее всего, он будет испытывать разные чувства по отношению к жертвам урагана и к жертвам ВИЧ-инфекции.