Дмитрий Казаков - Высшая раса

Лицо пленного армана исказилось, некоторое время он с безмолвной яростью смотрел куда-то в небеса, а когда заговорил, то слова его буквально дышали ненавистью.

– Их смела новая раса! Сверхлюди выродились, смешав кровь с животными. И разрушительное пламя, происходившее от магических действий вырождавшихся народов Атлантиды, могло быть потушено только появлением высшей способности – способности мыслить. Именно такая способность явилась наследием, оставленным атлантами новой расе – арийской!

– Новая раса зародилась в горных районах на крайнем севере Атлантиды, где климат очень суров. Только постепенно, из поколения в поколение, тело приобрело достаточную прочность, чтобы сопротивляться силам Зла, и человек мог почувствовать, как в нем пробуждается осознание индивидуального «Я»! Тех, кому предстояло стать во главе новой расы, по старой традиции готовили в специальных центрах обучения, расположенных высоко в горах. Там царила жесточайшая дисциплина. Будущих лидеров наставляли, что всё происходящее в земном мире управляется невидимыми небесными силами и они должны беззаветно служить этим силам. Их также учили – и это было весьма важным – почитать и охранять чистоту крови, побеждать страсти и эгоистические желания!

Те, кто в достаточной степени понимал немецкий язык, сидели словно зачарованные. Подобные лица капитан Радлов видел у солдат, когда доводилось им слушать сказки или байки, рассказываемые обычно кем-то из пожилых бойцов. Особенно богаты были на них уроженцы Урала или Севера, где еще помнили сказы о Хозяйке Медной горы и былины про Илью Муромца…

Сейчас им открывалась новая сказка, яростная, красочная и жестокая, поражающая эпичностью и масштабностью. Рожденная не столетиями спокойного мирного труда, как на Руси, а несколькими десятилетиями исступленного экстаза сотни талантливых безумцев.

– В это же время на юге Атлантиды властители тех рас, кому было суждено выродиться и погибнуть, забеспокоились: они поняли опасность, какую несет им развитие нового народа, и объявили ему войну! – Глаза рассказчика полыхнули, и, несмотря на то что он был связан, на миг в кургузой фигуре проступило что-то величественное. – Арийцам предстояло сражаться с существами гигантского роста, сверхчеловеческой силы и причудливых форм тела. Арийцы противопоставили им разум и способность к импровизации, которые в конечном итоге доказали превосходство над магическим оружием противника! И они победили!

– Всё это очень хорошо, герр Йорг, – громко сказал Петр, и его собственный голос показался капитану грубым и скрипучим. – Но боюсь, что время древних преданий закончилось. Перейдем к делам более насущным.

Вокруг ворочались, словно очнувшись ото сна, солдаты. На лицах их было удивление, а в глазах читалось разочарование. Словно им дали прикоснуться к чему-то чудесному, а потом безжалостно от него оторвали…

Фон Либенфельс скептически нахмурился, глаза его сузились.

– Повторяю вопрос, что я задавал вам несколько часов назад, – Петру стало неожиданно трудно говорить, как будто губы и язык свело судорогой. Взгляд пленного армана внушал беспокойство. – Что вы знаете о подземных проходах, ведущих в замок Шаунберг?

– Ничего, – фон Либенфельс пожал плечами, на лице его вновь появилась презрительная мина.

– Не верю, – капитан Радлов потряс головой и ощутил, как морок сползает с него, как снег с пригорка весной. – Вы ведь приобретали этот замок в свое время? Остальные арманы появились позже…

– Ничего я вам не скажу, – ухмыльнулся пленник и отвернулся.

– Очень жаль, – проговорил капитан скучным голосом и велел солдатам:

– Поднимите его.

Петр встал и сделал шаг к пленнику, одновременно разминая кисти. Суставы потрескивали, по пальцам разливалось тепло.

– Я очень не люблю эту часть работы разведчика, – сказал Петр, глядя прямо в глаза немцу. – Но ради того, чтобы моя страна жила в мире, я выполню ее, и сделаю это сам, чтобы никто из моих солдат потом не мучился угрызениями совести.

Он коротко, без замаха, ударил фон Либенфельса в подбородок. Голова того дернулась, изо рта вырвался сдавленный хрип.

– Вы палач, – сплевывая кровь, пробурчал арман. Глаза его светились ненавистью.

– Нет, – покачал головой Петр. – В отличие от ваших присных, я не испытываю от этого удовольствия. Я просто хочу узнать, где расположен подземный ход, ведущий в замок. Ну?

– Нет!

Еще удар. Костяшки пальцев заныли – похоже, разведчик не рассчитал силы.

Фон Либенфельс оскалился и плюнул в лицо допросчика.

Третий удар заставил немца потерять сознание. Пленник бессильно обвис на руках держащих его солдат, из уголка рта потянулась к земле струйка кровавой слюны.

У Петра от ярости раздувались ноздри, сердце колотилось с частотой мотора. Весь мир исчез, осталось только это круглое, до омерзения презрительное лицо.

– Товарищ капитан, – кто-то тронул его за рукав. Петр оглянулся, с некоторым трудом сфокусировал взгляд и понял, что за руку его держит лейтенант Сиркисян.

– Что? – изо рта капитана вырвалось нечто похожее на волчье завывание. Лейтенант с изумлением посмотрел на командира.

– Можэт, не стоит его бить? – сказал он. – Есть же другиэ способы… Нэ будэм уподобляться фашистам!

– У нас нет других средств для допроса, – ответил Петр жестко. – Будь у нас спирт, я бы его напоил допьяна. Но ведь нет ничего, и каждый час работает на них. Кто знает, что смогут изобрести безумцы в этом замке?

– Я понимаю, товарищ капитан, – пробормотал Сиркисян. – Но ваши методы…

– Не беспокойтесь, товарищ лейтенант, – сказал Петр. – Когда я находился в Шаунберге, ко мне применяли гораздо более изощренные методы. А вы, как я вижу, давно не работали с пленными. Это всего лишь допрос, не более того.

– Ну да, – буркнул лейтенант и отошел, поняв, видимо, что спорить сейчас с капиталом бессмысленно.

Петр повернулся к пленнику. Тот уже пришел в себя. Но в светлых глазах его, под белесыми мохнатыми ресницами, не было страха, только презрение высшего существа к низшему, к тому, кто способен лишь причинять боль, но встать вровень – никогда…

– Ну что, будете говорить? – спросил Петр, заранее зная ответ.

– Свиньи! – пленный арман закрыл глаза. Видно было, что бить его можно сколько угодно, всё равно он не сдастся и не заговорит.

– Привяжите его к дереву, вон к тому, – сказал Петр конвоирам, потирая ноющий кулак. В груди остывала, точно покрывающаяся коркой лава, ярость. – Рот заткните. Спать и пить не давайте. Сами меняйтесь каждые три часа. Если захочет говорить – зовите меня.

– Пойдем, фюрер недоделанный, – сказал один из солдат, а второй принялся деловито запихивать фон Либенфельсу в рот кляп.