Алексей Зубков - Хорошая война

— Энтони МакКинли, шотландский рыцарь на службе французского короля! — поднялся один из гостей.

— Правда ли, что у вас там женщины холодны как рыбы, отчего мужчины ищут любой повод, чтобы перебраться в теплые края?

Блюдо с танцующей форелью переехало с карусели на стол к шотландцу.

— Отчасти, мессир, — вежливо ответил МакКинли.

— Неужели только отчасти? Кто же, по-вашему, прекраснейшая дама во всем белом свете?

И так далее. Джанфранко не пощадил никого, спровоцировал несколько десятков конфликтов, при этом удержался на грани приличия и даже чуть-чуть шагнул за грань, ведь хозяину и пожилому человеку простительно несколько больше, чем юному приключенцу. Подданных короля Франциска поссорил с венецианцами и неаполитанцами, французов из Милана — с ломбардцами, подданных императора Максимилиана — с венецианцами и бургундцами. Использовал двух юных рыцарей, малоопытных в дипломатии, для создания нескольких нематериальных яблок раздора для дам, которые тут же устроили новую волну перекрестных вызовов.

Каждая следующая провокация с наибольшим энтузиазмом встречалась героями предыдущей. Накал эмоций и невозможность сразу схватиться за мечи приводили к обильным возлияниям крепких вин, а вино требовало веселья.

Утка была пожалована даме с инициалами N.T. Гусем был вознагражден некий француз за важность. Каплун отправился на стол к Витторио Сантальберти, который запутался в беседе о женской красоте. Сантальберти настолько разозлился, что бросил вызовы первым же двум соседям, на лицах которых заметил улыбки. Последнее блюдо с рыбиной и поросенком получил герцог Урбино, Лоренцо Медичи, с напутствием «А Вы, дорогой друг, порадуйте нас чем-нибудь без подсказок, а то молчите, как сами знаете кто».

Бык не имел опыта рыцарских пиров и все время, пока ему пришлось стоять между столами под перекрестным огнем вызовов, ожидал, что рыцари перейдут от слов к делу и схватятся за мечи.

Наконец, добрались до третьей перемены. Обер-церемонимейстер унял дрожь в руках и скомандовал выносить кубки и блюда, наполненные кондитерскими изделиями и специями, сладкое десертное вино и горячие вафли.

Фальконе, благодарение Богу, молчал. Гости дулись друг на друга. Рыцари выпали из предполагаемой светской беседы, погрузившись в планирование поединков. Дамы мысленно ругали мужей, детей и любовников.

Через положенное время, когда десерта значительно убыло, епископ прочитал молитву. Джанфранко встал, чтобы произнести тост, символизировавший окончание пира. Рыцари напряглись, но хозяин не стал перегибать палку и ограничился несколькими нейтральными фразами.

По окончании банкета, как того требовал этикет, вся почтенная публика отправилась на вечерню через восточные ворота замка и территорию монастыря кратчайшим путем в собор святого Павла. К сеньорам присоединились оруженосцы. Конюхи неспешно отправились седлать коней.

— Лотти, объясни мне, что сейчас было? — спросил Макс, едва спустившись во двор.

— Ты сам как думаешь?

— Думаю, что Фальконе сошел с ума. Он поступил очень невежливо и напрочь погубил свою репутацию. Как будто ему жить надоело.

— Правильно, милый, — ответила Шарлотта, — ты, конечно, не обратил внимание, что Фальконе подавился белым вином, а, когда он откашлялся, полотенце стало красным.

— Кровь?

— Кровь. У него десны кровоточат. И руки дрожат. Ты заметил, сколько раз он выходил из-за стола?

— Да. Чаще, чем другие. Большинство гостей спокойно досидело весь пир, не такой уж он и длинный.

— Вместе с потерей интереса к жизни и раздражительностью это симптомы хронического отравления ртутью.

— Какая ты у меня умная! Хронического? Тогда он не может винить в этом гостей. Мы ведь только что приехали. Это кто-то из своих его травит.

— Думаю, что он и не винит. Ему на нас наплевать, как и на всю остальную грешную землю. Он хочет побольше зрелищ в оставшиеся несколько дней.

— Если он будет так себя вести, он не доживет эти несколько дней.

— Думаю, его и это не очень волнует. Днем раньше, днем позже… — пожала плечами Шарлотта.

— Ты слышала, как Бурмайер оговорился про «барона Нидер…»? — Макс перевел разговор на более важную тему.

— Слышала. Не вздумай вызвать Бе-Бе на этом основании.

— Это понятно, его уже вызвал Бурмайер.

— Не поэтому. Молодым и сильным вообще не к лицу вызывать пожилых и уважаемых, тем более, из-за неподтвержденных сплетен. Разве Бурмайер раскрыл тебе обстоятельства смерти отца таким образом, что ты можешь предъявить Бе-Бе обвинение, справедливость которого можно бы было проверить?

— Я могу у него спросить.

— Милый, ты слишком хорошего мнения о людях.

— Я могу спросить и по-плохому, — нахмурился Макс.

— Разве ты ему друг? Он наплетет с три короба, чтобы стравить тебя с Бе-Бе ради своей выгоды.

— И что делать? Нельзя же сделать вид, что ничего не было?

— Оставь это мне. Я найду, кому поговорить с Бурмайером.

В соборе места подписаны не были, поэтому гости распределились, как придется, только для семейства Фальконе-Сфорца была оставлена именная скамья. Вечерню отслужил лично епископ, накинув облачение поверх светской одежды (и пояса с мечом). В дополнение к обычной службе он прочитал проповедь о любви к ближнему, которую завершил известной цитатой из Евангелия.

— Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два.

Публика проповедь не оценила, поскольку посчитала епископа лицемером. Если он считает себя рыцарем, почему же он до сих пор никого не вызвал и не принял ни одного вызова? Рыцари из соседних земель знали епископа Ферронского слишком хорошо, чтобы делать ему глупые замечания. Французские рыцари не без оснований считали, что вокруг враги и вражеская земля, потому держались плотной группой и хранили молчание. Малочисленные представители отдаленных земель предпочитали не лезть на рожон. Но две группы, вовлеченные в конфликт с самого начала, вели себя все более вызывающе. «Раубриттеры» и «куртуазные» при попустительстве своих лидеров начали задирать друг друга еще во дворе замка, по пути к храму обнаглели еще больше, а проповедь о любви к ближнему посчитали нелепой насмешкой.

— Трындеть о любви к ближнему, много ума не надо. Его-то самого никто не оскорбил, — в наигранном «сниженном» стиле ляпнул один из «раубриттеров».

— Его преосвященству следует определиться, он рыцарь в митре или монах с мечом, — почти одновременно отметил кто-то из «куртуазных».