Шумилин Ильич - Ванька-ротный

Вижу, по дороге из нашего тыла едут два всадника и повозка. За повозкой, как на похоронах, идет до взвода солдат стрелков, это остатки второго батальона.

Я поднимаюсь с земли, выхожу на дорогу, стою, смотрю в сторону идущих и жду. Увидев меня, всадники от повозки отрываются и, поднимая пыль по дороге, скачут на меня. Начальник штаба полка майор Денисов подъезжает ко мне.

Я смотрю на лошадей. Когда-то они принадлежали взводу конной разведке. Перед выходом к Царевичу лошадей у нас отобрали и раздали по полкам. Это было тогда, когда артиллеристы зашли в овраг и попали там под бомбежку. После бомбежки в овраге потрепанные артиллерийские упряжки и обозы остались без лошадей. Остались на бобах, без конной тяги. Пушки, снарядные ящики и барахло не на чем было вести. Командир дивизии приказал ликвидировать в полках взвода конной разведки. И по приказу дивизии у нас отобрали лошадей.

– Хватит трясти зады! – пояснил мне содержание приказа командир полка.

– По штату полка, нам положен взвод пешей разведки. Вот ногами по земле и топайте! С каким удовольствием артиллеристы и обозные похаживали вокруг наших ухоженных лошадей, похлопывали их по бокам, оттягивали им губы, заглядывали им в рот, били кулаком под живот, как на конных торгах. Некоторые из обозников подходили к морде лошади, совали ей сенца, а она, сытая и ухоженная, отворачивала от него свою морду. Лошади наши не то, что в обозах заезженные и клячи. Представители были рады. Но с какой грустью каждый из наших солдат, кто кормил их и чистил, расставался с другом. Лошади чувствовали это, вертели глазами, переступали с ноги на ногу, но ничего нельзя было сделать. На войне прикажут – ты снимешь с себя сапоги и шинель. Лошади этого не понимали. А у нас в душе творилось необъяснимое.

Начальник штаба сумел отвоевать себе двух верховых лошадей. Теперь эти лошади разведке не принадлежали.

За штабной повозкой майора по дороге в город тянется полковой обоз.

Я посмотрел вдоль обоза, почесал в затылке, посмотрел на майора и сказал:

– Воевать в пехоте не кому, а обозников в полку сотни две без дела торчат!

– Бери у моего вестового лошадь! – сказал майор,

– Тебе придется с головной заставой связь держать! Маршрут движения ты знаешь! Будешь меня в курсе дола держать!

Я сел в седло, а Кузьме велел следовать в обозной колонне вместе с ребятами. Я отъехал немного и обернулся назад. А он стоял на дороге и смотрел мне в след. Он, как будто чувствовал, что в последний раз мы видим друг друга.

Мы уходили на юго-запад. Больше я Кузьмы не видал.

– курсивом выделен зачеркнутый текст

27.09.1983 (правка)

13 сентября 1943 года город Духовщина была освобождена. Духовщину брал 5-ый Гвардейский стрелковый корпус 39 армии. В 5-ый гв.стр. корпус входили: 17 гв.с.д., 9 гв.с.д. и 19 гв.с.д. Вместе с 5-ым гвардейским корпусом на Духовщину наступали: 184 с.д., 178 с.д., 28 гв.танковая бригада, 11-ый тяжелый 203-й танковый полк, 21 арт.дивизия, 46-я мех.бригада.

Все эти части и соединения вели бои на подступах к городу, прорывая, так называемый "Восточный Вал" обороны противника. Бои были тяжелыми, потери были огромные с той и с другой стороны.

Когда полковая разведка и стрелковая рота нашего полка ночью накануне вошли на центральную площадь Духовщины, в городе было тихо. Штурма города, как такового, не было. Все оборонительные рубежи немцев остались позади.

На следующий день по дороге в освобожденную Духовшину стали стекаться остатки стрелковых рот, которые по разным причинам отстали ночью в пути и задержались на рубежах. Это были уже не роты в сотню солдат, а небольшие группы числом до двадцати, которые уцелели в боях на Царевиче и на подступах к Духовшине. Не везде и подряд была взрыта и вспахана земля, где кругом с воем и скрежетом падали и рвались бомбы, снаряды и мины. Не везде всё живое превратилось в мертвое. Где-то между свежих воронок, среди истерзанной взрывами поверхности земли остались нетронутые участки и клочки земли, уцелели отдельные солдатские окопы с живыми людьми. Не все были убиты. Мертвые оставляют после себя и живых.

По Духовщинской дороге двигались небольшие группы солдат. Они шли медленно и молча, без особого желания подвигаясь вперед. В город они не спешили. Солдаты знали, что в полку их осталось мало, что привала им в городе не будет, соберут в одну-две роты, зачитают приказ и пустят вперед. И пойдут они снова без отдыха и сна по дорогам преследовать немцев. Вот такая, она, солдатская жизнь!

А следом за ними, тарахтя, обгоняя и пыля по дороге, в город катили полковые с пушками и обозные тылы.

– Эй! С дороги прими! Берегись! Зашибу! – кричали горластые ездовые. Погоняя и нахлестывая лошадей, они явно в город спешили.

Посмотришь на них. Они как одержимые! Можно подумать, что в городе при въезде на площадь всем кто успел, подносили порцию водки и на грудь цепляли медали и ордена.

Тыловики расторопный народ. Не то, что пехота. Потом, какой ни будь скажет из них:

– Чаво? Духовщину кто брал? Мы первые заехали туды, раньше пехоты!

На узкой кривой дороге при въезде на площадь встретились солдаты окопники и тыловая братия полка.

Солдаты окопники вышли из пекла, выглядели усталыми, измотанными и почерневшими. Лица землистого цвета осунулись, глаза провалились, под глазами висели мешки. Даже у молодых солдат вокруг глаз и рта появились морщины и глубокие складки, в них въелась болотная грязь и гарь земли.

А эти полковые из тыловой братии, проворные и мордастые, торопливо приехавшие – деловито слезали с передков и телег, шарили вокруг глазами, где бы им поудобней на ночь устроиться, махали руками и галдели, как на базаре.

Окопники в город вошли молча. Они в боях на подступах к городу надорвались, выдохлись и обессилили. Они вышли на площадь, сели вдоль забора и закрыли глаза. На лицах у них была тревога и смертельная тоска.

А эти тыловые, шустрые и проворные, распаленные быстрой ездой, по дороге, по пыли и жаре, снимали с себя картузы и каски, вытирали рукавами потные лбы и улыбались, они были рады.

– Наконец-то! Мать твою в дышло, до мощеной дороги добрались!

На войне, как у всех. Каждому – свое! Кому свинцовые проблески в грудь где-то там впереди. А кому мощеная камушком дорога! Хоть она уложена камушком за городом версты на две, на три.