Шумилин Ильич - Ванька-ротный

Я отметил по карте двухкилометровую ширину полосы выдвижения полка, изучил характер местности и прикинул мысленно, что от опушки леса до немцев будет не менее пяти километров. Впереди были низины и болота, а там на предполагаемом рубеже господствовали бугры и небольшие высоты. Но я пришел так же к выводу, что поставленная перед взводом задача фактически не реальна и практически не выполнима. Разведать за одну ночь всю полосу полка глубиной в пять километров, определить немецкие и наши передние позиции и развести на свои места стрелковые роты, с десятью оставшимися разведчиками было не реально и не возможно.

За одну неполную ночь мы можем облазить какой-то один небольшой участок обороны метров двести-триста по фронту, провести разведку переднего края противника и вывести на передний рубеж одну стрелковую роту. А охватить десятью разведчиками всю ширину полосы я не могу. По приказу я должен расставить разведчиков по фронту на каждые двести метров по одному. Приказать им идти вперед до встречи с противником. Но, что это даст? Бессмысленные потери! Я не имею права пускать в неизвестность, ночью, солдата одного. Он может попасть в руки к немцам, его может ранить и он останется без всякой помощи.

У разведчиков на этот счет свои законы. У нас даже в свой собственный тыл не принято ходить по одному. А поисковая группа на задачу обычно выходит строго определенного состава. Трое идут в группе поиска, двое чуть сзади в группе прикрытия и обеспечения. Разведгруппа из пяти, это минимум, когда нужно действовать в ночных условиях, на неизвестной местности и в абсолютно неясной обстановке. Подставить людей под пули просто так я не могу.

К командиру полка я не пошел и не стал выяснять и доказывать, что подписанный им приказ необоснован и поэтому невыполним. Я знал, что бессмысленно доказывать то, что уже совершилось и сделано. Командир полка мне этот разговор потом не простит. Приказ подписан. Подтверждение в дивизию отправлено. Теперь ни у кого не должно быть сомнений. Приказ должен быть выполнен точно и в срок.

– Удивляюсь! Зачем писать такие приказы? – подумал я и отправился к начальнику штаба. Я не стал ему развивать всякие доводы на счет нереальности изданного приказа. Я сделал вид, что пришел уточнить и согласовать с ним поставленную задачу. Я хотел получить у него конкретное задание.

Начальник штаба согласился, когда я ему изложил, что мы не можем за одну ночь прощупать немцев по всему фронту в двухкилометровой полосе. Я попросил его отметить мне на карте участок, где, по его мнению, мы должны этой ночью, провести поиск передней линии немецкой обороны.

– Из оставшихся во взводе ребят я могу скомплектовать только две поисковых группы. На каждую сотню метров группа – это еще, куда не шло!

– Сколько у тебя во взводе ребят осталось?

– Десять гавриков! Если не считать меня, Рязанцева и старшину с повозочным. Две группы по пять! Все что могу!

– Да! Маловато!

Начальник штаба долго курил и думал.

– Ну, вот что! – сказал он наконец.

– Вы будете действовать на левом, на открытом фланге. У нас слева пока нет никаких соседей. Охватите участок в триста метров шириной по фронту. Вы должны этой ночью разведать позиции и вывести туда одну стрелковую роту, с тем, чтобы она к утру успела окопаться.

– Всё! Договорились! – сказал я.

Закончив дела, я вышел от начальника штаба и направился в лес, где находились разведчики и стрелковые роты полка. Дойдя до опушки леса, я свернул с дороги и стал углубляться в лес, пробираясь между деревьями.

В лесу повсюду между деревьями и под кустами лежали солдаты стрелковых рот. Две сотни солдат. Весь наличный боевой состав полка, если не считать второй эшелон: артиллеристов, связистов, санитаров, саперов, поваров, повозочных и прочих обозников из нашей полковой тыловой братии.

Я подошел к лежащим на земле солдатам ближе и даже опешил. Мне показалось, что все они мертвые, что их побило осколками и разбросало в разные стороны. Солдаты валялись на земле в каком-то хаосе и беспорядке. Самые необычные позы приняли их застывшие тела.

Три стрелковые роты. Две сотни солдат. Все что оставалось от нашего полка. Неподвижно лежали под кустами и деревьями. Одни валялись кучей. Другие распластались по земле. Эти лежали на спине с открытыми ртами, запрокинув голову и раскинув руки. А эти согнулись и скорчились лежа на боку.

Лица у всех землистого цвета, грязные и не бритые, застыли и окаменели. На войне всякое бывает. Каждый день видишь раненых, только что убитых и мертвых, брошенных на земле. Смотришь на этих, лежащих вокруг, весь лес, как будто завален солдатскими трупами. А на самом деле солдат привели и объявили привал. Солдат с марша пришел, упал и тут же заснул. У него не осталось сил искать место для себя поудобнее. Эти лежат и у них у всех глаза закрыты. А у убитых солдат, как у живых, глаза глядят по-прежнему в пространство.

Помню сорок первый. Я водил в атаку своих солдат. Идем ротой по снежному полю на деревню, где немцы сидят. Ударит немец по цепи из минометов и пулеметами, залягут в снег мои солдатики. Головы не поднять. Лежат, уткнувшись в снег, и не шевелятся. Глянешь влево, вправо, вроде все мертвые и убитые. Орешь, орешь:

– Давай, мать вашу, вперед!

А толку что? Умирать ни кому не охота. Один лег, другой в снег уткнулся, остальные тут же попадали – никого не видать. Связист провод с катушки смотал, подползает, пыхтит, сует тебе трубку. Сам, мол, на проводе!

– Даю тебе пару минут!

– Роту немедля поднять! – слышишь по телефону грозный окрик самого.

Выскочишь из снега, подбежишь к одному такому, который лежит поближе. Ввалишь с разбега валенным сапогом ему под зад, а он лежит как мертвый, уткнулся в снег и не шевелится. Сгребешь его варежкой за воротник, опрокинешь на бок или на спину, глянешь в лицо, а у него глаза закрыты. Лежит в снегу вроде покойник. Лежит не дышит, спер дыхание и не сопит. За материшься на него. Смотришь, заморгал глазами.

– Мать, твою так! Ты чего лежишь? Мертвым прикинулся?

Вскочит на ноги "покойничик" и во всю прыть от тебя бежит. Отбежит маленько, а сам косит глазами назад и уши навострит. Смотрит, когда ты сунешься следующего поднимать. Ты отвернулся, а его и след простыл. Отбежал метров пятнадцать, плюхнулся в снег, валяй снова к нему беги, проверяй, теперь он лежит с открытыми глазами или снова щурится.

Так и бегаешь, вдоль ротной цепи пока пулей не шлепнет или миной не убьет, ходили мы тогда на деревни под огонь с одними винтовками.

Приказ – ротой деревню взять! А деревня лежит в самой низине. Кругом на буграх немцы. А мы, как на дне сковородки. Ставь на огонь и жарь со всех сторон. Остальные роты полка лежат сзади на опушке леса. А нам приказ, деревню брать. Кому охота зря умирать? И главное за что? Потому что командиру полка жареный петух в задницу клюнул! Смысла не было эту деревню брать.