Шумилин Ильич - Ванька-ротный

Нам, разведчикам трогаться с места нельзя. Мы с передовой должны уйти последними. И тут из-за шоссе, где стояли наши тылы, земля поднялась на дыбы, воздух задрожал от рева реактивных снарядов.

Вы никогда не чувствовали своей шкурой и всеми позвонками скрежет и рев бушующего пламени реактивных снарядов. Особенно вблизи. Когда этот рев заглушает пушечные выстрелы и разрывы снарядов.

Налетевший рев и скрежет выбивает мозги и всякие мысли. Он на миг останавливает бегущих, он к земле пригибает стоящих, он лежащих заставляет на брюхе ползти. Мы невольно вздрогнули и пригнулись, но остались стоять.

Я следил, куда полетят реактивные снаряды. Звук их я слышал не раз. Раза два бывал под разрывами снарядов. Снаряды летели к земле. Скорость полета у них гораздо ниже, чем у обычных пушечных.

Пушечный снаряд можно увидеть, когда болванка ударяет в землю. Гаубичные я несколько раз видел на излете, когда они пролетают над головой мимо тебя. А «Эрэсы» видно на взлете с лафета и на снижении, когда они падают в землю.

Вот они проревели над нами. Их цель была в какой-то сотне метров от нас. Удары один за другим слились в сплошной неистовый грохот. Десятки молний одновременно обрушились на крышу врытого дома и на танки, что уже урчали за ней.

Хорошо, когда наперед все известно. Когда ты знаешь, что никого не ранит и не убьет, что и ты останешься живой. А когда над крышей и над танками, которые обходили ее, взметнулись огненные брызги и облака черного дыма, когда в узком пространстве между лесом загорелась летевшая к верху земля, места себе не найдешь. Так и стоишь, как дурак, ничего не соображая.

Грохот взрывов вдруг оборвался, и зловещая тишина воцарилась кругом. Никакой тебе похоронной музыки, никаких слез и всхлипов, ни малейшего звука, как будто ты и не на войне.

– Разрешите, товарищ гвардии капитан, в танках трофеи проверить! – услышал я сзади себя загробный голос кого-то из разведчиков. Кто-то вызвался, не долго думая, отправиться туда. Эта мысль вернула меня к тишине и к действительности.

– Да! Да! – подхватили остальные.

– Подходящий момент, товарищ капитан!

– А то потом будет поздно! Может, фрица живого добудем!

– Не торопись! – прохрипел я. Может, наши дадут еще один залп! Мне ваши трупы не нужны! Мне нужны живые люди, а не бутылки со шнапсом. Через час разрешу. А сейчас еще раз и не заикайтесь! Ясно?

– Ясно! – отозвался кто-то.

Густые облака дыма и языки пламени плясали над танками.

– Там пехота теперь по танкам шарит. – протянул кто-то.

– Какая пехота? Ее теперь за шоссе ищи!

– Так танки горят! Все ценные вещи огнем испортит!

Я оглянулся вправо. Посмотрел быстро туда, где только что стояли два «Фердинанда». По ним залп не давали, а их и след простыл.

Немцы на танках теперь научились пятиться задом. Увидели реактивный залп, и – задом, задом, да и в кусты! Вот бы нам сейчас пару таких воротил! – подумал я. Можно было бы с разведкой до Витебска махнуть! Фронт открыт. А наши с пехотой топчутся на месте!

– Разрешите, товарищ гвардии капитан! Залпа больше не будет!

– Ладно, черт с вами и вашими трофеями! Идите! Отпускаю пять человек!

Когда примерно через час обратно вернулся сержант Сенченков, на роже его было выражение неудовольствия.

– Ты чего хмурый такой?

– А что, товарищ гвардии капитан! Просили вас сразу отпустить? Пришли к танкам, а там пехота и эти, из противотанкового дивизиона. Стрелять по танкам – снарядов нет, а трофеи собирать они первые.

– Как же они прошли туда? Я все время стоял здесь, на передней позиции.

– Они кругом ползком обошли нас. Вот как обидно! На ногах трое суток, пленного взяли – без медалей и трофеев! Даже выпить нечего от такого огорчения! У старшины резервов нет, и теперь придется жить на сухую. А у ребят от такой неудачи душа болит. Хоть бы грамм по двести на брата – немного разговеться!

– Не надо так сильно переживать. Может, у старшины что и осталось. Ты мне лучше скажи, все люди оттуда вернулись?

– Остались двое. Хотели еще в одном танке пошарить. Надежд никаких. Я сам все танки обшарил. Вот, кроме нескольких пачек сигарет ничего не нашли.

– Ну ладно, пойдем на ящики в ельник, а то скоро стемнеет.

Мы повернулись и пошли. По дороге нас нагнали те, оставленные двое.

– Ящик шнапса! Где взяли? – спросил, обернувшись к ним, Сенченков.

– Если, сержант, рассказать – не поверишь!

– Пол-ящика шнапса?

– Конечно!

– Ну и где?

– Обшарили мы все. Нигде ничего. Славяне раньше нас все обчистили. В танках всегда навалом трофеев. Не могли они быть пустыми. Я выругался и говорю Хомуту: «нужно топать назад, а то искать будут».

– А кто такой Хомут? – спрашиваю я.

– Это он, товарищ капитан, Анохин.

– А почему же «Хомут»?

– Это кличка у него такая, секретная.

– Ну и ну!

– Идем уже к себе. Решил оглянуться. Вижу – солдат с ящиком идет. Держит его двумя руками. Смотрю – в сторону, в сторону, уходит от нас. Слышу, вроде бутылки в ящике побрякивают. У меня аж дух сперло, душа дернулась, ноги задрожали. Как же так, уходит такая добыча. Включаю седьмой ржавый, аж в мозгах заскрипело. Нагибаюсь к Хомуту и шепчу ему на ухо: «Я бегом и выйду ему навстречу. А ты дугой его сзади обходи». Забегаю вперед и останавливаюсь. Жду, пусть сам в упор подойдет. Видимость небольшая. Дергаю затвор автомата и ору как будто часовой: «Стой! Стрелять буду! Кто идет? Хенде хох!».

– Свой я! Чего орешь?

– Какой свой? Раз от немцев топаешь. Сказал, стрелять буду! Для солидности даже пустил вверх одну трассирующую.

– Почему один на ночь глядя шатаешься? Власовец? Перебежчик? Шпион, диверсант?

– Я с артдивизиона! Свой я!

– Какой ты свой? Прихвостень немецкий! Где твоя винтовка? Номер говори!

– Винтовка там. Около пушек на позиции.

– Мину в ящике тащишь! Артиллерию нашу взорвать хочешь?

– Бутылки с вином это.

– Врешь, ползучий полицай! Сейчас отправлю в контрразведку. Там из тебя быстро правду выбьют.

– Да не шпион я.

– Давай одну бутылку! Я сейчас проверю, шнапс это или горючая смесь.

– Как я тебе дам? У меня две руки заняты, сам бери.

– Давай, браток, ящик подержу – говорит подошедший сзади Анохин.

– Солдат, не долго думая, передал ящик в протянутые руки, зацепил одну бутылку и передал мне ее на пробу. Я взял бутылку левой рукой и, извиняясь, стал жать ему правую. Жму, трясу, говорю спасибо. Он руку тянет к себе, пытается оглянуться. А я держу его и тяну на себя. Когда он повернул голову в сторону ящика, а его и след простыл.

– А этот, что с тобой из артдивизиона, тоже с тобой?