Шумилин Ильич - Ванька-ротный

Опыта нет! – ответил я сам себе. Главное наверно, [это] надо успеть окопаться! Встал солдат в оборону на один день, тут же заройся в землю! Я вглядывался в опушку леса, хотел увидеть хоть малейшее движение немцев, но сколько ни [вглядывался и ни] смотрел, не заметил ни малейшего признака их присутствия.

– Сходи к Ахрименко и принеси мне бинокль, – сказал я ординарцу и он нырнул в прогалок между домов.

– 9 – Часа два, не меньше, следил я в бинокль за опушкой леса, так ничего не увидел и не обнаружил там. В училище нас учили, что при занятии населенных пунктов, мы должны в домах и постройках оборудовать стрелковые бойницы и в стенах прорезать амбразуры для пулеметов. Но я, сидя на крыше, подумал, что немцы могут термитными снарядами поджечь дома [и сараи], куда тогда деваться солдатам. Вот почему я решил начать рытьё окопов за дорогой, подальше от построек и домов. Узнав о моем решении, солдаты Сенина высказали своё неудовольствие. Долбить мерзлую землю никто не хотел. От удара топором от мёрзлой земли летели мелкие брызги и сыпались искры.

– Солдаты Черняева залезли в дома! – ворчали они.

– А нас выгнали в снег по колено!

– Солдаты Черняева будут сидеть в домах и тепле!

– А тут хоть окоченей на ветру!

Старшина Сенин тоже выразил своё неудовольствие.

– Ты что- то недоволен старшина? Или мне это показалось?

– Солдаты твои вроде озлоблены!

– Тут рядом пустые дома. А вы нас выгнали на мороз и на ветер! – басил старшина мне в ответ.

– Ты, видно, пытается отговорить меня от рытья окопов?

– Когда окопы твои будут готовы, разрешу пробить бойницы в сараях и домах! Старшина Сенин стоял у крыльца и мялся [в снегу], а я с биноклем лежал на крыше и сверху смотрел на него.

– Я видел как тогда от трех снарядов, которыми немцы прошили навылет избу, твои умники ползали животами по грязному полу.

– Им тогда хоть из пистолета над ухом пали, они с перепуга не подняли бы голову.

– Ты вот что старшина! Хватит отлынивать! Выполняй боевой приказ и кончай разговоры!

Я посмотрел через гребень крыши, солдаты Сенина лениво и нехотя рубили мерзлую землю.

Посмотрим! – подумал я и решил про себя, – эти пусть останутся в поле, а Черняев со своими в домах. Кому достанется от немцев?

Просмотрев ещё раз опушку леса, я спустился с крыши и пошел во взвод к Черняеву посмотреть, что он там делает. Амбразуры в бревенчатых стенах имели внушительный вид. В одной избе солдаты даже вскрыли полы, использовали погребные ямы, как укрытия от обстрела. Солдаты Черняева были довольны, поглядывая наружу из темноты амбразур.

– 10 – Доказать никому ничего нельзя. Пока немец не стреляет, все умные, уверенные в себе и находчивые. Подошел Черняев и как обычно помялся.

– Почему окопы не роют? – спросил я его,

– Закончим амбразуры и начнем рыть окопы, – ответил он и замолчал. Я взглянул на него и спросил: И когда ты к рытью окопов собираешься приступить?

– Думаю, что завтра [обернусь] к вечеру!

– Ты не выполнил мой приказ. Я кажется оказал тебе ясно и точно. Сначала окопы, а потом бойницы и амбразуры в домах. Ты делаешь всё наоборот. Мне не нравиться твоё самоволие и упрямство, [Ты делаешь всё наоборот] а опыта у тебя нет, солдаты твои не обстреляны.

– Завтра, так завтра! Завтра приду и проверю! – сказал я и позвал ординарца. Через некоторое время мы вернулись во взвод Сенина. Солдаты долбили землю и искоса посматривали на меня. Не знаю, что собственно, меня подхлестнуло, их молчаливый укор или упорство Черняева. Я подозвал старшину и сказал ему:

– Ты однажды с позиции самовольно увел солдат и оставил меня в окопе с Захаркиным [спать под одеялом]. Меня таскали и допрашивали как дезертира. Может ты и в этот раз собираешься подвести меня под монастырь?

– Я приказал тебе за три дня отрыть за дорогой окопы. В срок не уложишься, возьмешь пару гранат и пойдешь подрывать немецкую пушку! В этом будет больше смысла, чем отдавать тебя под суд.

– Думаю, что дело до гранат не дойдет! Окопы будут готовы!

– Мне надоело уговаривать тебя и твоих солдат. Вашим нытьём я сыт по горло! Кто из солдат закончит свою работу раньше, тот будет спать в натопленной избе! А те, кто тянет резину, останутся на все время в окопах и в избу не попадут. Так и передай им моё твёрдое слово [последнее решение]! Морозная ночь прошла спокойно. Немцы не стреляли, и только стук топоров и лопат нарушал тишину. Слышались удары вразнобой, как будто с горы падали камни. Снег поскрипывал под ногами. Я не спал и всю ночь ходил, смотрел как работают солдаты. Я не подгонял их и ничего им не говорил. Важно было, что они взялись за работу [и мои слова были бы теперь ни к чему]. Солдаты ушлый народ. Только приляг засни, тут же найдется один, начнет рассуждать и собьёт всех с работы. Утром, когда рассвело, я решил пойти и осмотреть в деревни задворки. Вдоль обрыва откуда мы наступали, была тыльная сторона деревни. Здесь стояли сараи, клетушки и амбары. Мы проскочили всё это мимо, когда [бежали] наступали на деревню.

Нужно осмотреть наши ближайшие тылы – решил я. Мало ли, что может [произойти] случиться.

– 11 – Я прошел между домами, подошел к обрыву, посмотрел в сторону реки, где когда- то проходила линия нашей обороны. Вот так, наверное, стояли здесь и немцы, рассматривая наши позиции. Отсюда с высокого обрыва весь наш передний край как на ладони лежит. Хорошо просматривается вся траншея, темная полоса кустов и бровка сосен по ту сторону реки. Подкати [сюда] на край обрыва орудие, наводи по стволу и бей вдоль всей траншеи. Я обернулся несколько назад и посмотрел на сарай, что был правее. Там проходил немецкий ход сообщения. Он шел из-под стены сарая и, не доходя до края обрыва, заканчивался стрелковым окопом.

– Смотри, как хитро придумали, – сказал я ординарцу, показывая на пустой сарай и ход сообщения, который шел из-под его стены. Ход сообщения был отрыт без отвала [на бруствер] земли. Ходы сообщения обычно роют, выбрасывая землю на одну или две стороны. А здесь землю, повидимому, выносили в мешках и ссыпали в сарай. И действительно, когда мы зашли за сарай, то увидели внутри через открытые ворота высокий бугор земли, занесенный снегом.

– А что- то там зеленеет на краю стрелкового окопа?

– Вроде убитый немец, товарищ лейтенант! Мы выходим из-за угла сарая и видим перед собой убитого немца. Немец полулежит в окопе, откинувшись спиной на его гладкий край. Вот когда немца можно [было] рассмотреть [подробно] вблизи. Видно даже рельефный узор на пуговицах. На немце [была надета] голубовато-зеленоватая шинель и френч с черный отложным воротником %%%%%. На ногах кожаные кованые сапоги с короткими и широкими голенищами. Тело немца застыло, он полулежал в неестественной позе. Серые глаза у него были открыты и устремлены куда-то в пространство. В глазах ни страха, ни смертельной тоски, а даже [наоборот внутреннее] достоинство, и желанный покой. Волосы у немца светлые, цвета прелой соломы, лицо чисто выбритое, сытое и спокойное, на щеках сохранился легкий румянец. Вот только губы припухли и посинели от ветра и холода. Тронь его рукой, встряхни, и за рукав, и он вздохнет глубоко, тряхнет головой, сбросит о себя задумчивость и сонное оцепенение, заморгает глазами, залопочет [быстро] по-своему, и поднимет руки вверх. Немец широк в плечах, и ростом выше меня, прикинул я, мысленно сравнивая его и свою фигуру. В нем не меньше девяносто килограмм. На голове у него пилотка, он отвернул её и натянул [глубоко] на уши. Голубовато-зеленая тонкого сукна шинель опоясана широким, из натуральной кожи, ремнем с бело-черной квадратной бляхой. В центре бляхи рельефный круг с фашистской свастикой и с надписью по кругу – "Гот мит унс!" /Бог с нами!/ На поясном ремне давленый кожаный подсумок, он расстегнут и