Валерий Большаков - Дорога войны

Сергий подтянул штаны, нацепил перевязь с мечом и подошел к костру. Эдик, дежуривший вместе с ним, уже пил разведенное вино с медом, подогретое на огне.

Верзон взял на себя обязанности приглядывать за лошадьми. Он поймал для Сергия гнедого жеребца — саурана Лобанов берег.

— Да я сам бы словил, — слабо запротестовал Сергий, но декан лишь отмахнулся.

— Делов-то… — вымолвил он.

Лобанов присел на корточки у костра и попросил:

— Эдик, плесни мне винца!

Эдик плеснул. Ночь стояла холодная. Времени было часов девять — это по-римски. А по-русски если, три часа ночи. Сергий проглотил вино, подошел к своему гнедому и забрался в седло. Гнедой круто развернулся, дважды взбрыкнул, и конь со всадником направились к стаду, оба готовые к работе. Мадий был немногословен.

— Всё спокойно, — сказал он с сильным акцентом и поехал к лагерю.

Волчара вдалеке продолжал выть, нудно и печально. С другого конца стада напевал Эдик. Пастухи, объезжающие стадо, поют не только для своего удовольствия или чтобы отогнать сон. Звук человеческого голоса действует на коров успокаивающе и, кроме того, предупреждает, что приближающаяся тень — человек.

— Темная ночь… — выводил Чанба по-русски. — Только пули свистят по степи…

Волк затих. Наверное, заслушался. А Сергий вздохнул. Родная речь ласкала слух, представляясь языком таинственным и необычным.

Лобанов досадливо поморщился и поехал. Гнедой, мерно покачивая головой, пошагал вокруг стада — помнил траекторию.

Поднялся ветер — и почти сразу унялся. Посыпал редкий снежок, тающий в воздухе, закололи иголочки нудной мороси.

Раньше всех поднялись бычки. Вечно голодные, они направились к берегу ручья, поросшему дубами и ореховыми деревьями, напились и пошли шуршать в куче опавшей листвы, выискивая орехи.

Дежурство промелькнуло незаметно. Небо на востоке посерело, пробилось розовым. Заря будто отогнала тучи — снег прекратился, и выглянуло солнце.

Стадо снялось при первых признаках рассвета. Сергий подождал, пока коровы скроются из вида, потом поднялся на холм и огляделся. Вокруг колыхалась трава, лес не стоял стеной, а занимал землю большими и малыми рощицами, оставляя широкие проходы. Влажная трава, прибитая копытами, поднималась не сразу. Роксолан отер мокрое лицо и решил, что снег с дождем — не так уж плохо. По крайней мере пыли нет.

Скорым шагом Лобанов стал нагонять стадо. Он поднимался на каждый склон и внимательно осматривался, прежде чем спуститься с возвышения, стараясь, насколько это было возможно, держаться низин.

Стадо вытянулось в колонну длиной в милю. Сергий с Эдиком стали подгонять отставших, собирая коров поплотнее. Животные постепенно втягивались в ритм перегона, и все меньше коров пытались вернуться домой. К вечеру, проделав почти двадцать миль, стадо расположилось на ночевку под прикрытием обрыва недалеко от реки Тизии.

Перекинув седло на мышастого жеребца, Роксолан подъехал к фургону-кухне.

— На первое рекомендую телятину, тушенную с бобами, — бойко заговорил Эдик, — а на второе — из-зумительное телячье жаркое с гарниром из бобов. В карте вин — дакийское неразбавленное, дакийское с водой и чистая вода безо всякого вредного алкоголя!

— Насыпай давай, — проворчал Гефестай. Поужинав, Сергий немного поспал, расстелив одеяло под необъятным дубом и сквозь сон прислушиваясь к ночным шорохам лагеря.

Искандер разбудил его рано. Тиндарид сидел рядом, натягивая сапоги.

— Вокруг все спокойно… — сказал он негромко. — Слишком спокойно. Заряжай свой арбалет.

Гефестай и Верзон сидели у костра. Они пили легионерскую поску, смешав разбавленное вино с уксусом и взболтанным яйцом. У дака под рукой лежал лук с натянутой тетивой и колчан, полный стрел.

Притопнув надетыми сапогами, Лобанов устроился рядом.

— Дать бульону? — спросил его Верзон. — Горячий!

— А сухари есть?

— Найдем!

— Лей.

Бульон был крепок и горяч. К огню подошел Эдик, протянул сухарь:

— Держи, босс! И помни мою доброту!

— Тише, — проворчал Гефестай.

— Мы с Мадием будем на откосе, — сказал Атей. Сергий молча кивнул. Схрумкал сухарь, запивая бульоном. В нескольких шагах от костра ночь сгустилась до черноты, потому что лагерь прикрывали с одной стороны откосы старого русла, а с другой — деревья.

— Начали? — спросил Верзон.

— Поехали! — дал отмашку бравый кентурион-гастат. Они выехали вчетвером и разъехались вокруг стада.

В такое время все шорохи ночи становятся отчетливыми, а знакомые звуки — странными и пугающими. Но слух человека, живущего на природе, свыкается с ночными шорохами и тресками и выделяет те, которые настораживают. Птица в листве, зверек в траве, шелестящие ветки, вздохи коров — все это привычно.

Пастухи сделали один круг, потом разбились на пары. Сергий ехал с Эдиком.

Стало очень тихо. Не слышались даже обычные звуки, и это встревожило Лобанова, потому что птицы и зверушки затихают, когда рядом кто-то чужой.

— Что ты думаешь, Эдикус?

— Они попытаются подкрасться поближе. К ним подъехали Искандер с Верзоном.

— Мы с Эдиком укроемся в деревьях у реки и встретим их там, — прошептал Роксолан, — прежде чем они нападут.

— Ладно, — сказал дак. — Знать бы, кто подбирается.

Сергий направил коня к деревьям у ручья. Но было поздно. Послышалось короткое сильное шуршание травы — и на них напали.

Неведомые враги набросились молча, на полном скаку. В тишине прозвучал выстрел из лука — щелкнула тетива. Роксолан вскинул арбалет и выстрелил в ответ, метя в сгущение тьмы. Спешно орудуя рычажком, взвел арбалет по новой, вложил короткую, тяжелую стрелу с густым оперением. Донеслось гудение выпущенных стрел. Сергий услышал, как кто-то упал, и чей-то крик. Показалась светлая тень — человек на пятнистой лошади — и Лобанов выстрелил снова.

Лошадь резко развернулась, и в этот момент началась настоящая схватка. Напавшие свернули и с криками поскакали к стаду, которое разом понеслось по долине в сторону от лагеря.

Приметив незнакомый силуэт на фоне неба, Сергий метнул нож. Предсмертный хрип сигнализировал о попадании. Затем, перезаряжая на скаку арбалет и проклиная неумелость в обращении со старым добрым луком, Роксолан бросился вдогон за скотокрадами. Но все кончилось так же быстро, как и началось. Бандиты исчезли вместе со стадом.

Из темноты выехал Эдик:

— Серый! Серый!

— Да здесь я. Кого-то из наших ранили.

Со стороны лагеря примчались всадники, и Верзон выкрикнул:

— Все живы?

Рядом отозвался Гефестай.

— По-моему, это Мадий… — сказал он.

Верзон запалил факел. Да, на траве лежал Мадий. Три стрелы торчали у него из груди, торрекад был мертв.

— Они за это заплатят, — прорычал декан, — клянусь Гибелейзисом, они за это заплатят!