Анджей Сапковский - Свет вечный

– Братья! – кричал он, оживленно жестикулируя. – Антихрист объявился! Среди знамений и лживых чудес! Предсказанный убийца святых, сидящий как тиран в городе семи холмов! В Риме, проституируя престол Петра, правит наместник сатаны и главарь сатанинских слуг! Правдиво говорю вам, папа римский – это Антихрист! Мерзость, посланная адом. [192]

Толпа слушателей увеличивалась. Лица слушающих были мрачными, мрачным было их молчание, злое, тяжелое, поистине гробовое. Было это скорее необыденно, поскольку обычно выступления такого типа, в последнее время очень частые, сопровождались смехом, криками «браво» и возгласами одобрения, перемешанными со свистом и руганью.

– Что такое сегодня, – возбужденно кричал длинноволосый, – Римская Церковь и весь клир? Это шайка отщепенцев и мошенников, движимые только похотью. Это погрязшая в грязи и разврате банда злодеев, пресытившаяся богатством, властью, почестями, одевшая видимость святости и маску религии, делающая со святого Божьего имени злодейское орудие, принадлежности для своего распутства. Это одетая в пурпур вавилонская курва, пьяная от крови мучеников!

– Смотрите, смотрите, – сказал за спиною Рейневана мягкий, как атлас, альт. – Банда злодеев, пьяная курва. Кто б предположил, что дела зайдут так далеко. Воистину, настало время больших перемен.

Он обернулся. И сразу же узнал ее. Не только по голосу. Тонкий шелк, которым она маскировалась тогда, во Вроцлаве, не скрыл того, что он видел и сейчас. Желто-зеленых глаз с нахальным выражением. Глаз, которые он запомнил.

– Еще год тому… – Она придвинулась к нему, достаточно бесцеремонно взяла под руку. – Еще год тому чернь была бы разогнана, а крикун – под замком. А тут, пожалуйста: болтает и болтает, причем в людном месте города. Неужели что-то закончилось? А может, начинается?

– Кто ты?

– Не сейчас.

Он чувствовал рядом тепло, которое она излучала сквозь плащ и мужской ватированный вамс. Ее тепло он также запомнил. Тогда, во Вроцлаве, когда искал на ее теле симптомы заразы. Ее волосы покрывал капюшон, но они выделяли тот едва уловимый запах розмарина, который он помнил с Ратибора.

– Истинно говорю вам! – Всё больше и больше распалялся и возбуждал свой голос человечек в епанче. – Римская Церковь – это не Церковь Христа, но епархия дьявола, пещера разбойников. Там выставляют на торг священные законы, тайны Божественности, воплощение Слова! Делят на куски неделимую Троицу. Ловкие мошенники, фальшивые пророки, жульнические священники, лживые учителя, неверные пастыри. Они нам напророчены! Сказано: ими дорога правды будет завалена кощунствами; для удовлетворения своей похоти обманными словами вас продадут. И вот, поглядите на римскую курию, на ее буллы, на лживые мессы, на индульгенции. Разве, скажите, не продают они нас? Не выдают наши души на муки? Братья! Мы должны отмежеваться от насланных дьяволом нечестивцев и мерзавцев, мы не можем иметь с ними ничего общего, не можем быть соучастниками творимой ими мерзости. Ибо в мире существует только добро и зло, свет и тьма, верующие и неверующие, те, которые с Богом, и те, которые вопреки Богу стоят на стороне Велиала!

– Не будем искушать судьбу, – сказала одетая в мужской вамс, пахнущая розмарином обладательница зеленых глаз. – Перемены переменами, но до идеала этому миру еще далеко. Есть свет, есть тьма и есть такие, которые доносят. Через минуту здесь будут солдаты из ратуши и сыщики Инквизиции. Пойдем отсюда.

– Куда?

– Пойдем, говорю.

– Нет. Сначала ты объяснишь мне…

– Ты хочешь отыскать Ютту или нет?

– Дрожите пред гневом Господа! – слышали они, отходя. – Вы, поверившие обману, но закрывшие уши перед правдою. Полюбившие неправедность и идущие за распутством. Вы, на которых приговор проклятия давно в силе! Дрожите и кайтесь! Ибо приближается день гнева, день горя, день слез. Приближается День Суда!

– Dies irae, dies illa , – ворковала, прижимаясь к его плечу, таинственная зеленоглазка. – Et lux perpetua .

– Куда мы идем?

– В синагогу. Но ты не бойся, я не буду обращать тебя в иную веру. Будь себе гоем хоть до Судного Дня. Но в синагогах не бывает шпиков. Они туда не заглядывают. Боятся еврейских чар.

Однако в синагогу, находящуюся в северо-восточной части города, недалеко от Новых ворот, они не вошли.

Они сидели на карнизе, скрытые за ступенями, ведущими в Эзрат Нашим, то есть в девичью. Рейневан чувствовал себя неуверенно и скованно под пронзительными взглядами странной женщины, взглядами глаз зеленых, как у кошки, и таких же непостижимых. Он переломил себя. Ему надоела неопределенность. Надоели тайны. И надоело, что им манипулируют.

– Сначала о главном, – перебил он ее, едва она начала говорить. – С него начнем. Кто ты? Почему ты помогла мне во Вроцлаве, зачем вмешалась, когда меня арестовали? Почему ты сейчас здесь, чтоб, как утверждаешь, помочь мне освободить Ютту? По чьему приказу действуешь? Ведь очевидно, что ты не делаешь это по собственной инициативе, самостоятельно, тронутая человеческим горем…

– А почему, собственно, – она наклонила голову, – это так очевидно? Неужели я не похожа на того, кого может тронуть горе? Сначала о главном, говоришь. Хорошо, лишь уточним, что является главным. Касательно того, чтобы я представилась, пожалуй, могу согласиться. Подумав. Впрочем, ты меня уже об этом расспрашивал, в Ратиборе, весной. Имеешь право знать мои анкетные данные. И не только.

Она сорвала с головы капюшон, резким движением разметала волосы, черные и блестящие, как вороньи перья.

– Меня зовут Рикса Картафила де Фонсека. Можешь говорить Рикса. Что ты вылупился?

– Я не вылупился.

– Вылупился. Высматриваешь, где у меня нашит Judenfleck? [193]Тебе было бы легче, если б меня звали Рахиль? Или Сара?

– Перестань, пожалуйста! – К нему вернулось самообладание. – Ты представилась, спасибо, премного благодарен, для меня большая честь, мне очень приятно.

– Ты полностью уверен, что приятно?

– Полнейше. Не будем поднимать уже этот вопрос. Перейдем к другим.

– Я не могу тебе сказать, по чьему приказанию я действую. Не могу и всё, на этом закончим, больше никаких вопросов. Должно хватить того, что знаешь.

– Не хватит. Твои собственные тайны – это твое дело. Когда они касаются только твоей личности, пускай себе будут секретами. Но не тогда, когда они касаются меня. Ты чего-то от меня хочешь. Я хочу знать…

– Хорошо, – тут же перебила она. – Самое время, чтобы ты это узнал. Дальше скрывать это невозможно. Я хочу от тебя точно того же, что Лукаш Божичко и Инквизиция: сотрудничества и информации. Божичко вынуждает тебя к сотрудничеству шантажом и угрозами. Я же хочу убедить тебя сотрудничать, доказывая общность интересов. В принципе, я уже это доказала. Я заботилась, чтобы с тобой не случилось ничего плохого, работала за твоего ангела-хранителя. А теперь помогу тебе отыскать Ютту. Я заявляю о помощи, причем, помощи неотложной, мы отправляемся уже сегодня. Разве это мало?