Анджей Сапковский - Свет вечный

– Ты знаешь столько, сколько надо, – резко перебила она его. – А знаешь совсем немало, имеешь глаза, имеешь уши, ты не глуп. Пусть так и остается.

Они молчали. Снизу, с главного помещения постоялого двора доносились возгласы, смех, звуки веселья. Мыши скребли и пищали на потолке, мигала свеча.

– Рейневан?

– Да?

– Я не просто так настаивала, чтобы здесь переночевать. Завтра я тоже хотела бы не сбавлять темп. У тебя есть какое-то лекарство от женских дел.

– То есть, месячных?

– То есть, есть или нет?

Он достал из торбы коробку с лекарством, радуясь, что предусмотрительно запасся в аптеке «Под архангелом».

– Возьми это, – он вручил Риксе снадобье в облатке. – Запей вином.

– Горькое, зараза.

– Потому что с алоэ. Это Hiera Picra , которую Гален называет species ad longam vitam . [217]От женских болячек тоже помогает.

– Надеюсь.

Свеча мигала. Мыши продолжали скрести.

– Рикса?

– Чего?

– То, что ты происходишь… Что ты…

– Еврейка? Влияет ли это на то, что я делаю? Естественно.

– Мой род, – неожиданно заговорила она после долгого молчания, – происходит с Надрейна, из Ксантена. Почти все в семье были истреблены в 1096 году. Крестовый поход! Deus lo volt! [218]Рыцари Эмих и Готшалк услышали призыв папы Урбана II. И с энтузиазмом воплотили его в жизнь. Они начали борьбу за Гроб Христа с резни надрейнских евреев. В Ксантене уцелел один мальчик, Иегуда, наверное, благодаря тому, что окрестился. Под именем Гвидо Фонсека он поселился в Италии, где вернулся к вере предков, то есть, как это у вас говорится, снова вошел в judaica perfidia . [219]Его потомков, опять евреев, выгнали из Неаполя в 1288 году. Они разъехались по свету. Часть рода пришла в Берн. В 1294 году там пропал ребенок. Бесследно, при невыясненных обстоятельствах. Дело ясное, ритуальное убийство, евреи похитили сопляка и сделали из него мацу. За этот ужасный поступок всех евреев прогнали из Берна. Мой предок, раввин, носивший тогда имя Меворах бен Калонимос, поселился во Франконии, в Вейнгейме.

В 1298 году во франконьском селении Роттинген кто-то якобы осквернил облатку. Обедневший рыцарь Риндфлейш получил в этом деле знамение от Бога. «Святотатство совершили евреи», – гласило то знамение. Бей жидов, кто в Бога верует. Верующих нашлось много, Риндфлейш сразу стал во главе стаи головорезов, с которыми начал богоугодное дело. После вырезанных под корень общин в Ротенбурге, Вюцбурге, и Бамберге пришла очередь и на Вейнгейм. Двадцатого сентября Риндфлейш и его головорезы ворвались на еврейский участок. Раввина Мевораха с семьей, всех евреев, евреек и их детей загнали в синагогу и сожгли живьем вместе с ней. Всего семьдесят девять человек. Немного, если учесть, что только во Франконии и Швабии Риндфлейш убил пять тысяч.

Из которых – много методом более изобретательным, чем сожжение.

С остальными родственниками, теми, что в диаспоре, та же классика: выкрещенный прапрадед, Паоло Фонсека был убит в 1319, во Франции, во время восстания Pastoureaux , то есть, Пастушков. Pastoureaux убивали, как правило, шляхту, монахов и священников, но за евреев и выкрестов брались с особенным задором, часто при непроизвольной помощи местного населения. Зная, что Pastoureaux делают с женщинами и детьми, заключенными в подвале в Верден-на-Гаронне, прапрадед Паоло собственными руками задушил прабабку и двух детей.

Поселившийся в Эльзасе прадед Ицхак Иоганон потерял почти всю семью в 1338, во время одной из пресловутых боен, учиненных крестьянскими бандами, называющих себя Judenschlдger . [220]Какую-то из моих прабабок, которую не было кому милосердно задушить, Judenschlдger сообща и многократно насиловали. Так что, возможно, с того времени я имею какую-то примесь христианской крови. Тебя это не радует? Меня, предствь себе, тоже нет.

Рикса замолчала. Рейневан кашлянул.

– Что было… потом?

– 1349 год.

– Черная Смерть.

– Конечно. Виновными во вспышке и распространении заразы были естественно евреи, это был еврейский заговор, замышленный для уничтожения всех христиан. Толедский раввин Пейрат, о котором ты должен был слышать, рассылал по всей Европе эмиссаров, чтобы те травили колодцы, источники и ручьи. Тогда взялись карать отравителей. С размахом. Много моих родственников было среди шести тысяч сожженных живьем в Майнце и среди двух тысяч сожженных в Страсбурге, были они среди жертв побоищ в Берне, в Базеле, Фрайбурге, Спирее, Фулде, Регенсбурге, Пфорцгайме, Эрфурте, Магдебурге и Лейпциге, также среди других, среди трехсот истребленных в то время еврейских общин. Мои были среди убитых в Базеле и в Праге, а также в Нисе, Бжегу, Гуре, Олеснице и Вроцлаве. Я же забыла тебе сказать, что значительная часть моей семьи уже тогда проживала в Силезии. И в Польше. Там должно было быть лучше. Безопаснее.

– И было?

– В общем – да. Но позже, когда зараза пошла на спад. Вот, один погром во Вроцлаве в 1360. Был пожар, обвинили евреев, прибили или утопили в Одре несколько десятков человек, из моей семьи – только двоих. Посерьезнее было в Кракове, в 1407 году, во вторник после Пасхи. Был найден убитый христианский ребенок, естественно ради получения крови, необходимой для выпечки пасхальных хлебов. Виновными, естественно, являются евреи, а сомнения по этому поводу развеивали ксендзы с краковских амвонов. Чернь, которую подстрекали в храмах, бросается совершать возмездие. Несколько сотен евреев распрощались с жизнью, несколько сотен были вынуждены окреститься. Таким образом, хорошо заметь, через два года, я появляюсь на свет христианкою от выкрещенных мамы и папы. Омытая водой крещения я получаю имя Анна в честь святой, церковь которой в 1407 году пошла с дымом, будучи по инерции подожженной взбесившимися краковянами. Анною, к счастью, я была не слишком долго, потому что в 1410 году семья бежала из Польши в Силезию, в Стшегом, и возвратилась, о , judaica perfidia , к вере моисеевой. В Стшегоме проживало несколько родственников, а вообще там жили сто сорок человек нашего исповедания. Семьдесят три их них, включая моего отца Самуэля бен Гершома, лишаются жизни в погроме 1410 года. Причина? Трубные звуки шофар на Рош Ха-Шана были восприняты как сигнал к нападению на христиан. Мать с сестрами отца и со мной, годовалым ребенком, бежала в Явор. Там, в 1420 году, в возрасте одиннадцати лет, свой второй погром я видела уже сама, собственными глазами. Поверь, это незабываемое впечатление.

– Верю.

– Я не жалуюсь, – она резко подняла голову. – Прими это к сведению. Я не плачу ни над собою, ни над соплеменниками. Ни над Иерусалимом, ни над храмом. Uwene Jeruszalaim ir harodesz bimhera wejameinu! [221]Слова я знаю, их значение для меня закрыто.

Сидеть и плакать на реках Вавилонских я не собираюсь. Не жду сочувствия от других, не говоря уже о терпимости. Однако, ты спрашивал, имело ли это влияние. Конечно, имело. За некоторые вещи лучше не браться, если тебя парализует страх перед последствиями, перед тем, что может случиться. Я не боюсь. Я поколениями аккумулировала смелость… Нет, не смелость. Сопротивляемость страху. Нет, не сопротивляемость. Нечувствительность.