Евгений Красницкий - Отрок. Покоренная сила (Часть 5-6)

Кожевенники Касьян и Тимофей чуть не на смерть разругались с десятником Фомой. Тот и вправду, не дожидаясь подсказки сплетниц, пообещал поджечь их вонючие мастерские. Братья тоже на обещания в адрес Фомы не поскупились, и пошло, и поехало… Плюс дед предложил братьям заказ на сотню комплектов кавалерийской сбруи, чем обрадовал их несказанно. Тут же сработал и вариант с женихами из «Младшей стражи» — у братьев в семьях подрастало аж пятеро невест.

Вернулся дед от братьев-кожевенников опять поддатым, да еще и приволок с собой старшего — Касьяна. Тот сразу же прицепился к Анне-старшей с расспросами о стоимости платья — такого же, как у Аньки-младшей и Машки. Узнав о названой матерью цене, Мишка чуть не матюкнулся от удивления. Одно платье шло по цене двух комплектов сбруи с седлами!

Теперь Касьяна, Тимофея и их сыновей можно было, по всей видимости, не опасаться, десятник Фома, пожалуй, тоже отпадал, потому, что дед клятвенно заверил его, что не допустит переноса дубильного производства на территорию, прилегающую к подворью Фомы.

Должным образом, однако, сработали не все слухи. Про боярскую грамоту узнало, в конце концов, все село, но напугало ли это заговорщиков, было непонятно. К возможности возвращения Данилы на должность сотника бабы и вообще отнеслись недоверчиво — ну не самоубийцы же у них мужики, чтобы второй раз наступать на те же самые грабли!

Поссорить между собой Кондрата и Устина из-за лисовиновской холопки, в которую, якобы, влюбились оба брата, не удалось. Как-то они сумели отбиться от «наездов» своих жен, а промеж себя над дурацкой сплетней только посмеялись.

Так что, с возможным числом «террористов» всё было пока неясно. Зато успех маркетинговой составляющей пиар-кампании превзошел все ожидания. Невест в Ратном было много, и явиться в новомодных платьях на посиделки в Воинской школе хотелось всем. Анна Павловна (сказалось-таки наследственная купеческая жилка) сразу задрала цену так, что ателье «Смерть мужьям» должно было появиться на свет на восемьсот с лишним лет раньше и вовсе не на Невском проспекте в Северной Столице.

Лежа на крыше, Мишка, от нечего делать, уже в который раз занялся в уме подсчетом возможного соотношения сил.

«Сколько же их, все-таки будет? Как там мы с дедом считали?

Семен — младший брат десятника Пимена. Еще Кондрат с двумя братьями Власом и Устином, да у каждого по взрослому сыну. Получается семь. Теперь Степан-мельник с тремя сыновьями — одиннадцать. Афанасий, из-за которого весной девку-холопку казнили — двенадцать. Десятник Егор, которому дед полбороды отрубил. Этот вообще неизвестно, сколько народу привести может. А еще они могут вооружить несколько холопов. Выходит, десятка два-три…

Что можем противопоставить мы? У меня два десятка Младшей стражи, плюс Дмитрий, плюс Демьян с Кузьмой и я сам — двадцать четыре. Дед, Лавр, Немой и Алексей — двадцать восемь. Три десятка девок из „бабьего батальона“, мать и Листвяна. Получается ровно шестьдесят.

Плюс заговорщики не знают, что мы их ждем, плюс мы находимся на своей территории и подготовились… Нет у них шансов.

Но на что же они сами рассчитывают? Про два десятка во главе с Митькой они не знают. Точного количества девок с самострелами — тоже да и не принимают их, наверняка, всерьез. Для них серьезные бойцы только Дед, Лавр, Немой и Алексей — четверо. Ну, может быть, меня с братьями несколько опасаются. Двумя десятками, даже двенадцатью-пятнадцатью бойцами можно легко управиться. К тому же, они думают, что застанут нас врасплох — спящими.

Да! Еще же есть часовой на колокольне! Сегодня дежурят люди Егора. Значит, без него, все-таки не обойдется. А вчера был дежурным десяток Анисима. Может быть, дело в этом, а не в яркой луне? Формально, часовой должен объявлять тревогу при внешней опасности или при стихийном бедствии, вроде пожара, а если кто-то шляется по ночам, даже и с оружием, часовому до этого дела нет. Впрочем, если драка затянется, ему, все равно, придется поднять шум. Значит, рассчитывают сделать все быстро и тихо.

Только бы пришли, только бы открыто показали себя. Сколько можно по ночам не спать, ждать нападения? Да и унизительно, в конце концов! У себя дома таиться „аки тать в нощи“, ждать ножа в спину, не знать, кому можно верить, кому нет!»

Полночь уже миновала, облака время от времени прикрывают луну, и наступает полная темнота. В селе ни огонька, но полной тишины нет — возится в загонах скотина, иногда взлаивают со сна собаки… Бряк! Кто-то из ребят слегка стукает о дранку ложем самострела. Звук совсем не громкий, но Мишка от неожиданности вздрагнул, а старший десятник Дмитрий зашипел, как очковая змея:

— А ну! Кого там за тайное место потрогать?

В ответ — ни звука. Провинившийся затаился.

«Вот так, сэр Майкл. На ваших глазах начинает формироваться специфический сленг Младшей стражи. Илья измыслил, Роська нашел применение…»

Было это еще в апреле. В один прекрасный день Мишка объявил новообращенным «курсантам», что сегодня они впервые в жизни отправятся к отцу Михаилу на исповедь. Приказал почиститься, причесаться и вообще привести себя в порядок. Мыслями велел обратиться к божественному и припомнить все накопившиеся грехи.

Ребята перед предстоящим мероприятием заметно нервничали, и Мишка решил, что надо их как-то приободрить, но тут его что-то отвлекло, а когда он все-таки собрался реализовать свое благое намерение, то оказалось, что этим уже занимается обозник Илья.

— … Вот так и получилось, ребятушки, — услышал Мишка, подойдя к сгрудившимся возле Ильи «курсантам» — что первый раз попал я на исповедь только в тринадцать лет. Тетка меня по дороге все стращала: «Не дай бог, осерчает святой отец, да не отпустит тебе прегрешения! Ты, Илюша не мямли, отвечай громко, внятно, да не ори что попало — думай, о чем говоришь!» Помолчит, помолчит, а потом опять: «Смотри Илюша, осерчает батюшка, да не отпустит грехи!»

И так она меня этими своими причитаниями накрутила, что я в церковь уже ни жив, ни мертв, со страху, вошел. А поп у нас тогда еще другой был — не тот, что сейчас. Как звали, не упомню уже, больно имечко у него закрученное было, но строгий был… не приведи господь!

Поп меня для начала, конечно, спрашивает: «Как звать?» — а я-то помню, что тетка мне громко отвечать велела. Как гаркнул: «Илья!!!» — поп аж отшатнулся! «Что ж ты орешь-то так? Труба Иерихонская, прости Господи!» — говорит. Тут-то меня первый раз задумчивость и охватила. Печные трубы знаю, трубы, в которые дудят, тоже знаю, слыхал, что еще какие-то водяные трубы бывают, а вот иерихонские… — Илья в деланном изумлении пожал плечами и повертел головой. — Хоть убей…