Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

— Нельзя на это идти. — Твердил я ему. — Зерно в Европе до трех крат дороже. Дадим беспошлинный вывоз — улетит со свистом, для собственных нужд ни шиша не останется. У нас города разбегутся или вымрут. Чем станем армию кормить, непонятно.

— Преувеличиваешь, Александр Иванович. Столько вывезти — кораблей не хватит. Хотя, конечно, мгновенная отмена недопустима… Насчет плавного снижения тарифа стоит подумать. При условии, чтобы в неурожайные годы прибегать к полному запрету вывоза.

— Кораблей хватит. Французы уже договорились с Махмудом о пропуске торговых судов в Черное море, с уплатою трехпроцентного сбора. Сейчас англичане отправили к туркам нового посла, чтобы добиться для себя того же. Думаю, и голландцы не замедлят. Осталось два препятствия: таможня и русские дороги. Зимний извоз наладить нетрудно, дощаники сколотить для сплава — еще проще. Все можно сделать. Вопрос — нужно ли? Зачем умножать вывоз хлеба из страны, где большая часть народа раннею весной голодает?

— Странно. Позволь спросить, в таком случае, кто для сей коммерции высочайшее дозволение испросил и дорогу за море купцам открыл?!

— Грешен, батюшка. Я и открыл. Да только не затем, чтоб с Речью Посполитой состязаться, кто больше вывезет. Все нужно делать в разумную меру.

— Ну, и как оную меру измерить, разумная она или нет?

— Да очень просто. Армия, флот и тыловые службы, достаточные для сокрушения осман, потребуют трех миллионов пудов провианта ежегодно, из них большая часть — хлеб и крупы. Под это количество нужны амбары, магазины, пристани, ластовые суда, повозки, тягловый скот… Люди нужны, способные тем хозяйством управить. Дороги надо строить. Запашку прибавить заранее. Хлопот — море, и деньги огромные.

— Ты что же, Александр Иванович, на полтораста тысяч считаешь?!

— Даже больше, учитывая гарнизоны и обозников. Теперь смотри, как красиво получилось: вся многосложная система снабжения уже почти готова, при этом не потрачено ни единой казенной копейки. Купцы сие сделали, ради прибыли! В случае войны что будет, представляешь?

— Чего тут хитрого? Турки проливы закроют, вывоз прекратится. Хлеб некуда деть, кроме как продать кригс-комиссарам. А он хранится в таких местах, из которых его водою доставлять удобно…

— Вот мы с тобою и разобрались. Вывозная торговля хлебом в размере потребностей большой армии допустима и уместна, ибо дает нам хорошо отлаженный механизм провиантских поставок и подвоза. Чуть больше… Ну, пусть будет резерв. Значительно больше — дело ненужное и вредное, потому как способствует умножению чуждых народов, в ущерб своему. Сытость благоприятствует чадородию, голод — наоборот. Согласен?

— С этой точки зрения — безусловно, только есть еще коммерческий интерес!

— Любезный друг, мне ли этого не знать?! Однако таковой интерес выгодней и полезней преследовать, торгуя изделиями сложных промыслов, нежели вырванными из голодных ртов жизненными припасами. Употребив сей хлеб на прокормление умелых мастеровых, я выручу за чугунное литье впятеро больше денег, за белую жесть — вдесятеро, за оружие… Оружие, это и вовсе золотое дно!

Петр Иванович все мои аргументы понимал прекрасно и был, в общем-то, с ними согласен, хотя защищать тариф от нападок не шибко спешил. Вероятно, брат Александр уведомил его о чаяниях шляхетства и предостерег от непопулярных шагов. А мне куда деваться? Это я напоил сего Кощея — значит, должен его и укрощать. Ладно еще, императрица без долгих раздумий согласилась именно со мною. Не любит она терять доходы. Кто оказался виноватым в глазах публики, легко догадаться. Опять граф Читтанов нехорош: грабит, видите ли, благородное сословие! Мнение толпы, три года назад вознесшее победителя турок до небес, ныне кинулось в противоположную крайность. Будь у нас демократия, как некогда в древних Афинах, — точно бы подвергли остракизму.

Так что, дела государственные шли очень трудно и криво. Рабство росло и укреплялось; вместо мечтаемого наступления на это зло, едва удавалось держать против него не слишком успешную оборону. Одна была светлая радость: вести из новоучрежденных колоний.

Раньше всех, еще весною, бросил якорь в Кронштадте «Святой Лука», вернувшийся из Новой Голландии. Корабль, под командой капитана Тихона Полуектова, вышел из Архангельска загруженным лишь наполовину. Вольных поселенцев, не без труда набранных мною среди однодворцев и ландмилицких солдат, он подхватил на Капо Верде, а скотий молодняк для сих будущих земледельцев закуплен был у голландских колонистов на юге Африки. Не из России же скотину везти, если можно взять ближе, да и породою лучше. Большая часть завербованных ехала с женами, что создавало изрядный соблазн для матросов; дабы прекратить то и дело вспыхивающие драки, в порту Св. Елизаветы приобрели полдюжины черных рабынь. Этих тоже ссадили на Таранданском берегу, как стали называть, вослед туземцам, выбранное для поселения место (а саму деревню, соответственно, Таранданией). Правда, на местном наречии название области звучит несколько иначе, русскому человеку и не выговорить. Но в грубом приближении, как мне сказали, похоже.

Что любопытно, у старых поселенцев, не имевших других женщин, кроме новоголландских туземок, рослые и крепкие африканки пошли нарасхват. Моментально разобрали в жены, невзирая на их корабельную службу. А дело в чем: они же из земледельческих племен! Бродячие дикари, живущие охотой и сбором всевозможных даров природы, к длительной однообразной работе не то, что не расположены — они просто к ней не способны! Проще убить, чем заставить. Ответственны ли за это врожденные различия нрава, или привычка, с раннего детства вошедшая в плоть и кровь, не знаю, — но упорный труд в течение целого дня никому, кроме земледельцев, не дается. Возможно, поэтому вест-индские индейцы у испанцев на плантациях вымерли, а черные рабы, ввезенные вместо них, прижились. У нас получилось еще наглядней: те и другие — чернокожие. Разница в облике невелика, зато в поведении — огромна.

К тому же, местные девки весьма слабы здоровьем, и детей рожают таких же хилых. Мрут они от каждого чиха. Младое поколение уступает численностью отцам. Учитывая, что матросов в поселке через пятнадцать лет после кораблекрушения и половины от первоначального числа не осталось (кто умер, кто насовсем ушел к дикарям), без вливания свежей крови маленький русский анклав со временем бы полностью истаял, растворившись среди окрестных бродячих народцев. А с вливанием — совсем другое дело! Старожилы владеют бесценным опытом ведения хозяйства в краях, ничем не похожих на Россию. Новоселы многочисленны, молоды, крепки, а самое главное — женаты на русских бабах, котрые против туземок — что преображенский гренадер против забракованного рекрута! Доселе, к моему крайнему неудовольствию, зерно приходилось возить туда, а не оттуда. Теперь на берегу Новой Голландии появились настоящие крестьяне. Еще год-другой, и они смогут снабжать заходящие в бухту корабли не одним только кунгурячьим мясом (дурацкое название длиннохвостых зайцеподобных тварей народу почему-то понравилось и, против ожидания, прижилось). Будет хлеб, будет соленая рыба. В небольших количествах уже есть. Прошлый раз бедолагам со «Святой Анны» оставили пару лонгботов, годных для охоты на тюленей или рыбной ловли, но слишком ненадежных, чтобы возыметь надежду уплыть на них из природной тюрьмы. Сетей они сами наплели, бочек наделали, соленые лиманы на тамошних берегах нашли; рыба, хоть не похожая на привычную селедку или треску, оказалась годной к засолке. Тихон взял маленько на пробу.